– Нет, – не своим голосом отвечала Алиса.

– Чё? – к вопросу урка прибавил пару увесистых ругательств, сравнивающих собеседницу с пожилыми парнокопытными.

– Нет, – уже уверенней произнесла Алиса. Роль главной, выданная ей Санмартином, намного больше нравилась ей, нежели роль парнокопытного, выданная собеседником.

– Да я тебе…

Ни с кем не спорил только Зайчик, который уже получил по печени и тихонечко постанывал в тёмном углу. Постанывал ритмично: музыкант всё-таки.

– А теперь скажи мне, что делать, – северный ветер принёс холодный воздух и приторный запах. Или восточный, или южный. Компаса-то нет.

– Смотря чего ты хочешь.

– Не умереть.

– Все умирают. Рано или поздно.

– Не умереть так глупо.

– Смерть всегда глупа. Одинаково глупо умирать и играя в чехарду с бегемотом, и расщепляя атомы на электроны в химлаборатории Саратовского института дури и мозга.

Санмартин подумал ещё немного. Поёрзал на камне, почесал в затылке.

– Я не хочу умереть как баран.

– Вот!

Спор перешёл в ругань. Ругань перешла в драку. Драка перешла в поножовщину.

Поножовщина перешла в разочарование, потому что поножовщина в полной темноте – всё равно, что поло в конкур в самолёте: занятие крайне неудобное и бесперспективное.

Хотя в челюсть многие получили. Многие не один раз.

Алису запинали ногами и извозили в пыли.

Самир вот уже пятнадцать минут кого-то душил. Оказалось, что бревно. Артуру Георгиевичу выбили зуб. Мачете разбили нос. Оксану кто-то укусил за задницу. Девушка ушла из общей своры в замешательстве и негодовании. Хотя где-то в глубине души ей даже понравилось.

Драка медленно расползалась по углам на перекур.

– Даже волк может умереть как баран. А баран может жить как волк. Различие в том, чтобы достойно бороться за жизнь изо всех сил, а не самому приближать конец своей глупостью, трусостью или жадностью. – Милан вещал. Холодный медный на вкус воздух наполнял лёгкие, выходя обратно тёмным паром. Шершавый деревянный посох наполнял руки приятной тяжестью. Мысли выстраивались в один чёткий ряд. – У нас у всех серьёзный противник – окружающий мир. Этот мир враждебен, и если мы хотим растянуть удовольствие пребывания здесь в качестве живых, здоровых и по возможности сытых, нам нужно приложить все усилия. Понимаешь, о чём я?

– Понимаю, – кивнул Санмартин. – Мы можем объединиться. Но зачем? Одно дело, когда надо было оглядеться и уйти туда, где поспокойней. Тут нужно было как можно больше пар глаз и как можно больше рук и ног, – смертник не сводил глаз с собеседника. Хотя собеседник и казался лишь размытым пятном на фоне розовой луны. – Соберу вокруг себя самых сильных и плодовитых. Кто откажется, того в расход. С боем заберу и инструменты, и сухпаёк и двину в самые тёплые пещеры.

– А остальные?

– А какое мне дело до остальных?! Почему я должен думать о них?

Стальной блеск луны в глазах Милана завораживал. Так же, как и его низкий голос. Голос если и не бархатный, то мохеровый уж точно. Санмартин и сам не заметил, как серб приблизился к его лицу.

– Вот именно. Почему сильный должен заботиться о слабом?

Они молчали. Две луны отражались друг в друге.

– Это риторический вопрос?

– Нет.

Морщины на лбу Санмартина давили одна другую. Желваки сильно дёргались в такт дыханию. Вдох-выдох. Вдох-выдох.

– По какой причине сильный будет заботиться о слабом? По какой причине один организм вообще может интересовать поддержание жизнедеятельности другого организма?

Вдох-вдох-вдох.

– Он собирается его съесть?

– Для того чтобы съесть, надо убить. Но мыслишь в правильном направлении.

Вд-о-о-о-ох. Смертник так сильно ёрзал по земле, что вот-вот мог бы добыть искру силой трения.