– Лютый, совсем озверел? Чего детишек и баб порешил, нелюдь?! – Славко зло матюкнулся.

– А ты не лезь ко мне, куренной! – прохрипел казак, вытирая ладонью потное лицо. – Я сих гадов басурманских вбивал и вбивать буду! Всех под корень! – сечевик, покачиваясь, как от кухоля доброго вина, направился вниз по улице.

Запорожцы, потеряв былое веселье, осторожно обходили головы на дороге. Идущая во главе куреня старшина тихо обсуждала между собой, что Лютый совсем обезумел и надо выносить его на казачий круг.

– Жалко! Добрый казак страха не ведает! Но вот… – бунчужный Кулага в серцах сплюнул.

Гружёная арба перегородила путь. Казаки копались в ней, отбрасывая ненужные им вещи на дорогу. «Ненужными вещами» были в основном книги, составлявшие половину груза арбы. Сухощавый смуглый старик в окровавленном бурнусе лежал ничком у колёс повозки.

Мансур-Аль-Рашид! Писец коменданта крепости, знаменитый в Кафе книгочтей, человек образованнейший! Иван с жалостью смотрел на мёртвого араба. Полтавцы ругаясь, потребовали освободить дорогу. Казаки облепили арбу, топча и давя разбросанные книги.

Иван бросился вперёд и стал их подбирать. Быстро просмотрев книги, отбросил некоторые обратно. Насобирав целую стопу тяжёлых, в толстых кожаных переплётах фолиантов, свалил их грудой на повозку.

– Джура, для чего тебе это барахло? Грамоту разумеешь, что ль? – Славко удивлённо уставился на юношу.

– Разумею, пан куренной атаман. – Коротко ответил Иван, стараясь не обращать внимания на насмешливые ухмылки казаков.

– Ну-ну, так ты ещё и грамотей, хлопче! – протянул Славко. – Будешь тогда у меня писарем куренным! А то хлопцы все больше селюки безграмотные и письменные дела в курене вести некому…

Вспыхнув, Иван хотел было резко возразить атаману, что он сечевиком хочет стать, а не писарем. Но, наткнувшись на суровый взгляд Свирговского, юноша не посмел ему возразить.

В порту царило столпотворение. Десятки возов, доверху гружённые добычей, стояли на причалах. Казаки и толпы бывших рабов возились там, переправляя содержимое повозок в чайки. Людской гвалт и шум заглушал даже рёв пушек из крепости.

У большого венецианского корабля, вновь пришвартованного к причалу, толпились запорожцы. Гетман Самойло Кошка, помахивая булавой, стоял перед пленным пожилым итальянцем. Несколько в стороне сидели на земле около сотни женщин и детей в рваных русских одеждах. Казаки уже надавали им разных дорогих тканей. И всякой еды. Женщины – все молодые и красивые, кутали плечи и головы атласными персидскими шалями и пересмеивались с сечевиками. Дети – мальчики, примерно одного возраста, лет пяти-шести, дружно наминали сласти, сжимая в ручонках золотые и серебряные украшения, подаренные им казаками в качестве игрушек.

Заметив приближавшихся полтавцев, гетман приказал старшине куреня подойти к нему. Отправив обозного с добычей к своим чайкам, Славко, бунчужный Кулага, хорунжие и сотники присоединились к гетману. Здесь уже находились другие куренные атаманы со старшиной. Иван и большая часть полтавцев стали в сторонке, с любопытством наблюдая за событиями.

– Вовремя появился, пан Ярослав! – Самойло Кошка ткнул булавой в стоявшего напротив венецианца в богатой одежде. – Дело занятное зараз решать будемо…

– Чего решать, Кошка! Головы снять с папистов сраных. На колья их всех, на свечи! – дружный рёв окружающих сечевиков взмыл над причалом.

Гетман поднял голову вверх. Крики запорожцев понемногу затихли.

– Тихо, шановне панство! Решать всё будемо по чести и справедливости! – гетман повернулся к знатному венецианцу:

– Так что ты можешь сказать славному войску низовому запорожскому? Говори!