Джон Вайер, как и любой мужчина, был более логичен и последователен. Он находил в словах конкретные смыслы и обоснования, пытался разобраться в механике, выявить последовательность. Технически он подходил к процессу актёрской игры очень грамотно. Чувствовался за плечами значительный опыт и множество образовательных программ, курсов и школ, посвящённых театральному делу. Он знал множество приёмов и методов, которые действительно помогали в работе, и достаточно легко оперировал ими. Иногда Джиллиан думала, что Джон – настоящая машина по передаче эмоций и настроений: он довольно просто мог настроиться и при помощи чисто технических средств выдавить из себя всё, что требовалось, и всё это выглядело очень правдоподобно. В этом смысле Джиллиан немного завидовала ему, так как Джон мог почти не погружаться в роль, не проживать её, а играть даже несколько отстранённо.

Но это же было и камнем преткновения для Джона. Играл он правдоподобно, грамотно, и можно было бы подобрать ещё множество прилагательных к его, вроде бы, безупречному исполнению ролей, и почти все они соответствовали бы действительности, кроме одного: игра не была гениальной. Не появлялось того самого невидимого электричества, которое заставило бы восторгаться увиденным и сопереживать герою. Это был потолок, предел, за который Джону, казалось, никогда не удастся вырваться.

Джиллиан Фокс была совершенно другой актрисой, с совершенно иным подходом. Она пыталась прочувствовать каждую роль, погрузиться в неё с головой. Ей важно было эмоциональное состояние героя, а вовсе не то, что он говорит и делает в этот момент. Когда текста было недостаточно, чтобы передать настроение персонажа, она создавала его сама. Она представляла себе, в каком состоянии должен быть герой, чтобы совершить такой поступок. Она проникала в свою роль настолько глубоко, насколько могла, пытаясь сблизиться со своим персонажем, как с живым человеком. Она искала что-то общее, какую-то связь, какие-то качества, которые, как мостики, соединяли бы её со своим новым воплощением. И ей это удавалось очень хорошо: она буквально перерождалась в своих героинь, на время становясь ими. Ей уже не нужно было играть – она жила этими новыми образами и ситуациями, и это настолько чувствовалось, что ей иногда хлопали даже на съёмочной площадке, не веря, что такое вообще возможно.

Однако и в этом подходе были и минусы. Роли влияли на неё, привнося что-то своё в её богатый, но не совсем устроенный духовный мир. И далеко не всегда такое влияние было безобидным, ведь многие её роли были крайне противоречивы и необычайно драматичны. Некоторые героини откровенно разрушали её, делали психику нестабильной, но по-другому Джиллиан играть не могла. Сцена была её жизнью, а не просто игрой.

***

Многому удалось Джону и Джиллиан научить друг друга в этом заброшенном павильоне. Она учила его чувствовать, пропускать эмоции через сердце, он же учил её дистанцироваться от ролей и доверять различным приёмам актёрского мастерства. Иногда Джилл брала сценарий и играла других героев, чтобы у Джона была возможность отрепетировать диалоги.

Джон за это время успел окончательно и безнадёжно влюбиться, но не подавал виду, так как боялся всё испортить. Неизвестно, как бы она отреагировала на признание. Может быть, это испугало бы её? Тогда она убежала бы и он больше никогда бы её не увидел. Ему нравилось, что она здесь, рядом с ним, что они общаются, дружат, и уже это делало его счастливее. Он наслаждался этими моментами, пытаясь не торопить время и ход вещей, и не хотел рушить всё это.