Людмилу привезли в Вольнореченск маленькой девочкой. Жизнь её протекала довольно сумбурно. Она рано рассталась с девственностью: захотела этого сама, так как с младых ногтей интересовалась сексом. Люси всегда неудержимо влекло к мужикам, она стелилась под них естественно и непринуждённо, как стелется трава в степи, уступая порыву вольного ветра и приподнимаясь ненадолго лишь за тем, чтобы вновь склониться под его очередным порывом. Мужчины прокатывались по её жизни как перекати-поле и исчезали безвозвратно, не оставляя никаких следов в душе Люси, а она в конце концов всегда оставалсь одна.

Впрочем, когда Люси Зинчук была молода, она не слишком тяготилась одиночеством и отсутствием постоянного партнера. Люси, как и некоторых её подружек, выручал весёлый нрав и устойчивая психика, унаследованная от родителей. Позволяя бесчисленным кобелям делать с собою разные гадости, она умела поставить себя так, что выглядела отнюдь не требующей сочувствия игрушкой, с которой слишком грубо и неосторожно обращаются, и уж тем более не жертвой. Она сама была не прочь подтрунить, почудить, поиздеваться над мужиками.

Грязь, сочившаяся в Вольнореченске изо всех щелей, не могла шокировать Люси, ибо она выросла среди нечистот и чувствовала себя в таком «интерьере» достаточно комфортно, а главное, совершенно органично. Они с подругами искали всё новой и новой грязи, спеша хорошенько вываляться в ней, пока ещё, по выражению самой Люси, «сиськотрон стоит торчком».

Когда Людмиле исполнилось восемнадцать, она смеха ради попробовала подрабатывать проституцией. В то время местом основной работы был у неё отдел главного архитектора оборонного машиностроительного завода. Тамошний главный архитектор перетрахал всех отдельских женщин. Делал это возомнивший себя донжуаном и аполлоном сморчок прямо в своём рабочем кабинете непосредственно в рабочее время, используя в качестве секс-полигона громадный «культовский» диван с покрытием из чёрного кожзаменителя.

«В СССР проституции нет», – бахвалились проституированные идеологи марксизма-ленинизма.

Ни Люси Зинчук, ни взявший её под крыло прыщавый сутенёр Пека Муфлон никогда не посещали университет марксизма-ленинизма, поэтому работали совершенно спокойно – не за страх, а за совесть.

Пека весь состоял из пороков и недостатков, но башлял девочкам довольно прилично, высоко ценя их тяжёлый, тяжелее шахтёрского, труд. Наверное, потому, что у самого было трудное детство. А скорее, по той причине, что никакого детства у него не было.

Та, ещё социалистических времён, проба пера запомнилась Люси на всю жизнь. Впоследствии эта жизнь повернулась так, что после многолетнего корпения в разного рода рогокопытных конторах, где Люси выступала то в роли курьерши, то секретарши, то бутылки дешёвого представительского коньяка на встречах, приёмах и презентациях, она неожиданно оказалась выброшенной на улицу. Социализм, а с ним и период стёба, сменился желанной, до полного бесправия и разнузданности, свободой.

Перед Людмилой в не признающей никаких доводов жестокости встала слишком знакомая свободным людям новой России проблема, с которой на жизненном пути хотя бы один раз сталкивается каждый человек: найти работу. Дело осложнялось тем, что Люси было присуще стойкое отвращение к труду как таковому и, как пишут в энциклопедиях, «особ. к творч. и созид.» Да, лень-матушка хоть и женского рода, но выглядит куда более серьёзным и в то же время гораздо менее органичным пороком в женщинах, чем в мужчинах, едва ли не половину своей драгоценно-никчёмной жизни проводящих на уютном диване под сенью торшерных абажуров, уподобляясь степенно переваривающим съеденную добычу львам, царственно возлежащим под раскидистыми кронами акаций в африканских саваннах.