Хосе-Вито тужится, чтобы впечатлить меня, словно молодой экскурсионный гид, которому не успел наскучить до боли знакомый маршрут.

– Помнишь остановку с газетным прилавком? Вот она, – говорит Хосе-Вито, кивая в сторону ржавой лавочки, под навесом которой сиротливо ожидают 13-й рейсовый пять-шесть местных жителей. – Мы ждали проезжающую тачку и загадывали марку. Кто угадает больше, тот шеф полиции.

– Помню, помню. Шеф полиции, ха-ха, ведь я почти всегда становился шефом.

Новый друг пропустил мимо ушей никому не нужный выпендреж:

– Остановка сейчас газет не выдает.

– В моем городе почту разносят. Слыхал, есть такая штука, как подписка? Хоть носки можно оформить, будут приносить каждую неделю новую пару. Производитель носков запустил конкурс на лучшее дизайнерское решение среди подростков. Каждый год проводят. Я выслал письмо с рисунком. Хочешь знать, что нарисовал?

– Наверное, черепашек ниндзя?

– Они же уже нарисованные.

– Тогда не знаю.

– Я нарисовал облако в солнечных очках. Не дай Бог, это облачко снимет очки, из глаз полетят пули, как в бондиане и носки сразу продырявятся.

– Здорово! И что ты выиграл?

– Пока не ответили. Но скоро обязательно ответят. Я думаю, что смогу победить, – сказал я. – Давай поговорим с твоей мамой, может, когда-нибудь к тебе придут носки с моим рисунком.

– Нет, – прозвучало так, будто Хосе-Вито желал откреститься от всего нового и решительно не хотел продолжать тему. О чем может идти речь, если толстый не носит носки? Сомневаюсь, были ли они у него вообще. – А Руи со своей бандой еще и стекла повыбивали в киоске.

– Кто такой Руи? – занятый мыслями об облачных носках, которые с праздничным настроением доставит курьер, я не уделил значимого внимания имени, которое стоило всего моего внимания.

– А, так, – Хосе махнул рукой, – сезонная головная боль. Ты разве не помнишь? Вспоминай. Племянник синьоры Розы – почтальонши. Как я смотрю, почтальоны для тебя, как Панчо Клаус в Рождество…

Хосе-Вито, очевидно, решил, что его юмор повеселит меня, чего не случилось. Напротив, я насупился, сложил руки на груди, показав недопустимость насмешливого общения. Притираясь к кому-то, часто мне приходилось вставать на сторону более сильного и уверенного в себе. К досаде, Хосе-Вито опростоволосил тем, что совершенно не распознал обиду, продолжая твердить о семействе, от которого нужно держаться подальше.

– …Братишка его – Ринго – в тюрьме. Ты в детстве его мопед опрокинул на спор.

– Не припоминаю. Мало ли, какая сволочь доставала меня в детстве. – Он что, обижал тебя?

– Меня не трогал. Собак терроризировал – семейное хобби. Вылавливал в подворотне, тащил у зевак из-под носа, отвозил на бои, по финишу – на мясорубку.

Хосе-Вито внезапно положил тяжелые руки мне на плечи, с настойчивостью в глазах предупреждая:

– Держись подальше от бильярдной Джо. Вообще. Остерегайся незнакомцев, здесь тебе не остальная Мексика, курьер в этом городе не принесет тебе ничего хорошего.

Озадаченный напором, я зафиксировал в голове Руи Вилабла. Воспоминания, давно позабытые, пролились светом. Некий хулиган разнес по Альма де ля Терра слухи о мальчике-гермафродите. Якобы у пухлого ребенка и мужские, и женские органы. Беднягу поймали старшеклассники, стянули штаны и пытались отрезать достоинство. С холодком я любопытствовал:

– А что с Джо? – Хосе снял левую руку с покосившегося от нагрузки плеча.

– Его бурито с особой петушатиной – трупы с петушиных боев. А раньше была собачатина. Это каждый знает. Каким образом ваша ксоло жива – неизвестно.

– Кажется, до Бернардо недалеко, – отвлек я. В библиотеку еще кто-то захаживает?