Накинув халат, я побежала дальше, за границу турбазы, в глухие заповедные места. Там, где кончалась турбаза, кончалась также и дорога. Дальше шла небольшая поляна вперемешку с перелесками и зарослями кустарников, а потом начинали попадаться болота с мутной, грязной водой, на берегу которых было видимо-невидимо кустарников ежевики. Я знала, что к концу лета вся эта ежевика будет моей. А как же иначе? Из-за обилия болот и туч комаров сюда ни отдыхающие, ни обслуживающий персонал турбаз никогда не приходят. Им достаточно более доступных мест с ягодами. Но для меня главное всегда заключается не в удобстве или неудобстве при сборе ягод, а в их количестве, а я была уверена, что ягод тут будет очень много и, чтобы набрать бидончик, мне не придется долго трудиться.

Размышляя обо всем этом, я уже пробежала поляну и подбегала к первому перелеску – прозрачной березовой рощице – как что-то странное, лежащее немного в стороне, привлекло мое внимание. Это была только что убитая молодая косуля с отрубленными копытами. Мое сердце бешено забилось. Мне было жаль бедное животное. Я никогда не слышала выстрелов в этих местах, здесь очень редко бывали люди и животные были не так пугливы. К ним можно было подходить достаточно близко. Еще минуту я соображала, что же мне делать дальше. Единственное, что мне приходило в голову – рассказать обо всем бабушке. Она-то должна знать, что нужно делать в таких случаях. Ведь это территория Жигулевского заповедника и здесь нельзя убивать животных. Я развернулась и помчалась к дому, на этот раз не останавливаясь нигде по пути.

Бабушка была в кладовке и перебирала чистое белье. Услышав мою бурную речь по поводу убитой косули, она поволокла меня к начальнику турбазы. Оказывается, именно он в этих местах был ответственен за сохранность заповедных мест. Совершенно отрезвевший дядя Женя, начальник турбазы, имя которого я до сих пор не знаю, и бабушка посадили меня в катер и поехали к месту охоты неудачливых браконьеров. Когда мы доехали, косуля была все еще там, мухи уже начали кружиться над ней и вокруг стоял запах начинавшего разлагаться мяса. Я всегда была очень брезглива и мне уже было не до косули, а просто хотелось уйти отсюда. Я отошла чуть подальше, где, я знала, росла мята и стала ее собирать. Я очень люблю мятный чай. Бабушка подошла ко мне.

– Как тебя сюда занесло?

Ее вопрос показался мне странным.

– Я гуляла.

– А если бы браконьеры, увидев тебя, не убежали, а просто убили бы тебя?

– За косулю?

– Да, за косулю.

– Я бы убежала!

Бабушка только руками развела. Ну что тут скажешь? Разве можно объяснить маленькой девочке, которая никогда ничего не пугалась, что ей не удалось бы убежать от вооруженных бандитов. Одного только бабушка не могла понять. Мое сердце медленно стало уходить в пятки, страх сковал меня: а вдруг и вправду убили бы? Надо впредь быть осторожней. Но я продолжала улыбаться. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь заметил, как мне страшно и испугался за меня еще сильнее или, что еще хуже, стал бы смеяться надо мной.

– Смотри, бабушка, мята. – Я протянула ей букетик.

Бабушка улыбнулась. Она тоже любила мяту. Начальник турбазы о чем-то тихо разговаривал с дядей Женей и что-то записывал в своей записной книжке. Когда они закончили, мы снова сели в катер и поехали к пристани. Приехали мы как раз к ужину, точнее к его концу. В столовой уже почти никого не было. Мы взяли ужин и сели за стол. Я медленно копалась в своей тарелке. Бабушке это не нравилось, но она ведь не знала, что дядя Женя потчевал меня раками. Она бранила меня за плохой аппетит, потом взяла мою тарелку и понесла домой, сказав, что возможно я съем свою порцию попозже. Оставаться больше в столовой было нельзя: она закрывалась.