– Мне так интересно, – задумался он и отложил работы в сторону, – как ты видишь эту границу и соблюдаешь ее – субординация и вот то, что ты можешь прийти и выпить со мной, поговорить на любые темы, а на уроках ты ведешь себя как обычная ученица, не пользуешься особым к тебе отношением. Как ты видишь грань дозволенного? – Он взял у меня бутылку и тоже сделал глоток.

– Не знаю, – я пожала плечами, – просто веду себя так, как считаю правильно, даже нет… как чувствую, я делаю так, как ощущаю. То есть эта грань – ее не существует, она есть между нами, только между нами. Мы знаем, где и как можно преподносить себя.

– Тебе всего 14, а ты такая мудрая, я порой поражаюсь твоим идеям, стойкостью, правильностью действий. Это невероятно.

– Я бы давно сдалась, если бы не вы с Е.Б.

– Ложь. Ты не права, ты по натуре сильная, и пламя дает тебе лишь чуть больше уверенности.

– Я говорю не о возможностях…

– Да, я понимаю, но все взаимосвязано. Ты бы справилась и без нас. Мы лишь сохраняем в тебе ту живую Адриану, чувственную и волшебную… с которой познакомились еще много лет назад. Мы держим в тебе то, что разглядели вначале.

– Это сложнее, чем просто бороться с непонятно чем.

– Не думай об этом.

Я напилась в стельку, к концу дня уже не могла говорить, а встать и вовсе. Но с этой бутылкой коньяка, еще и с двумя стаканами виски из меня вышла вся дурь. Все показалось мне таким простым, и проблем в принципе-то особо не было, но мысль о том, что мне надо быть более стойкой и холодной, лишь прочнее укрепилась у меня в голове. Я была сильна, это факт, но эмоции мешали огню, я была слишком чувствительна к людям и к миру в целом, а в моем случае такого нельзя было допускать, на кону стояло слишком много.

В.Б. привез меня домой пьяной, завел в квартиру и прошел со мной до спальни, пока родители спали.

– Тихонько ложись и спи, не дебоширь тут. Хорошо?

– Я… – Я икнула и улеглась на кровать.

– Спи, – он снял с меня куртку и носки, накрыл пледом и закрыл за собой дверь.

– Спасибо вам, – услышала я мамин голос в коридоре.

– Ей нужно было это, – ответил он.

– Я очень на это надеюсь.

– Мы присматриваем за Адрин, не переживайте, она в надежных руках, и это я не про себя.

– Адрин? Хм, она мне говорила, что не любит, когда ее так называют. Видимо, это касается только нас с отцом.

– Знаете, что я вам посоветую – смиритесь. Она не доверит вам свою тайну. Я не говорю, что вы плохие родители, просто так случилось. Так есть и будет, и менять ничего не надо. Поверьте, все будет хорошо.

– Это все, что мне остается.

– Не терзайте ее своими допросами и руганью, примите ее такой, какой она стала.

– Но я хочу вернуть свою милую, ласковую дочурку.

– Поздно, да и не нужно. Ей так комфортней. Ей идет ее новый образ.

Я не знаю, что было дальше, потому уснула я почти сразу, но за все слова, сказанные В.Б. моей маме, я благодарна; он еще раз доказал…

Утром меня встретила моя семья вполне таки радушно: без ссоры и оскорблений в мой адрес, не ругали за вчерашнее состояние, даже отец ничего не сказал. Я села за стол, а перед глазами резко потемнело, зрачки налились кровью, а я сильно сжала кулаки, но небольшие языки пламени уже обжигали мои руки.

– Что с тобой? – взволнованно спросила мама и наклонилась ко мне.

Я стиснула зубы, не в силах что-то ответить.

– Что с ней? – напрягся папа и привстал.

Я пыталась контролировать себя, но огонь слишком глубоко вонзил в меня свои «языки», он был в десятки раз сильнее меня.

– Набери Е. Б. – Огонь, как вулкан, становился все мощнее, уничтожая во мне Адриану. Я чувствовала его в каждой клеточке своего тела, он становился то мощнее, то погасал.