– Ты о ком-то конкретном? – спрашиваю я наконец, не оборачиваясь.
Мне кажется, он собирается признаться в том, что нарушил наш уговор, и в таком случае я его прощу. Это будет означать, что Вайолет для него не так уж важна.
Но он не признается.
– Да нет, ни о ком. Просто мысли вслух.
Я впиваюсь ногтями в собственные ладони. Драммер беззастенчиво лжет, и у меня перехватывает дыхание. Он никогда не лжет. Мне, во всяком случае. Мысли у меня становятся чернее леса у нас за спиной.
Драммер направляется к водительскому сиденью моего джипа.
– Я поведу, – говорю я, с трудом выталкивая слова через ком в горле.
«Ранглер» срывается со стоянки у начала тропы, скрежеща коробкой передач и визжа шинами. Мне хочется колотить по рулю, вылететь с края утеса, кричать от ярости. Но я сдерживаюсь и молча веду машину.
Когда мы возвращаемся в гостиницу, голову просто разрывает от боли.
– Ты как? – спрашивает Драммер.
– Устала.
Мы разделяемся в коридоре, и я возвращаюсь в свой номер, беру Матильду на поводок и вывожу на улицу.
После долгой прогулки по Бишопу ярость утихает. Вайолет надоест Драммеру, как надоедали другие девушки. Он вернется ко мне. Надо только подождать.
16 июля
Локализация пожара: 20 %
Жертвы: 7 человек
11:00
Через девять дней после эвакуации тем из нас, у кого уцелели дома, разрешают вернуться в Гэп-Маунтин. В руинах квартала Стоуни-Ридж нашли еще три тела, а один пожилой житель Гэп-Маунтин, оставшийся бороться с огнем, умер от ожогов, доведя общее число жертв до семи. Женщину из пожарной службы госпитализировали после того, как ветер ураганной силы, поднявшийся из-за пожара, швырнул на нее вырванное из земли дерево; сейчас она в критическом состоянии. Вайолет плачет не переставая, а остальные слишком потрясены, чтобы реагировать. Мы просто хотим домой.
Пока мы рассаживаемся по машинам, Вайолет и Драммер ведут себя так, будто между ними ничего нет, но последние шесть ночей я наблюдала за коридором через глазок в двери своего номера. Каждую ночь Ви приходила к нему в комнату около полуночи с идеальным макияжем и аккуратно уложенными блестящими волосами и уходила около половины пятого утра со смазанной тушью и растрепанной прической. От одной мысли о ее блаженной улыбке, которую я наблюдала каждое утро, внутри у меня все пылает.
Теперь в джипе я врубаю радио на полную громкость, и Драммер, решивший ехать со мной, улавливает мое настроение. Нам хочется выпустить пар, расслабиться, поэтому по пути домой мы поем дурными голосами, и Матильда иногда подвывает нам с заднего сиденья. Дальше мы играем в слова, а потом Драммер рассказывает мне обо всех дурацких розыгрышах, которые за последние несколько дней видел в интернете.
Когда глотки у нас начинают болеть от пения и болтовни, он притягивает меня к себе и кладет руку мне на плечи. Вести становится труднее, но мне все равно. Драммер улыбается, и его голубые глаза блестят.
– Ну что, небось, как в колледж уедешь, начнешь бегать по вечеринкам?
– Ты же знаешь, что это не мое.
– А как же ты будешь с парнями знакомиться, если не собираешься напиваться?
– Думаю, что найдутся и другие способы, – смеюсь я.
– Жаль, что я не попадаю в колледж. Хотя бы ради вечеринок. – Он втягивает нижнюю губу и выпячивает ее обратно, влажную и полную.
Я представляю себе, как целую его, и мне становится жарко.
– Можешь поступить на сокращенную программу, а потом перевестись.
– Ага, как же, – ухмыляется он.
– Ты действительно можешь. Нужно только захотеть.
– Так это же работать надо, – пожимает плечами Драммер.
– Чувак, ты сколько часов в неделю вкалываешь на складе при лесопилке? Тридцать, а то и сорок? Учиться в колледже проще, чем с деревом кувыркаться.