Она с трудом удерживалась от того, чтобы не вернуться назад, не захлопнуть дверь и не нырнуть обратно в привычную тьму. Пальцы на автомате сжались в кулак. Тело напряжено как струна. Даже воздух казался слишком громким.

– Не спеши, – сказала мама тихо, словно почувствовала эту внутреннюю дрожь. – Просто иди рядом. Дыши. Мы никуда не торопимся.

Валентина кивнула, не говоря ни слова. Каждое движение давалось ей с усилием, как будто мышцы давно забыли, как ходить. Спускаясь по лестнице, она чувствовала, как в груди глухо стучит сердце – оно отзывалось на каждый шаг, как рана при каждом касании.

На улице было прохладно. Легкий ветер тронул её лицо, и она едва заметно вздрогнула. Солнце стояло низко, золотя крыши домов. Воздух был чистый, прозрачный, и пахнул листвой, пылью и далёкой весной.

– Смотри, как красиво, – сказала Зинаида, остановившись и глядя на клён у обочины, чьи ветки нежно покачивались от ветра.

Но Валентина не смотрела. Её взгляд был обращён внутрь. Всё снаружи казалось ненастоящим. Люди проходили мимо, смеялись, говорили по телефону, катали детей в колясках. У них были цели. Были дела. У неё – только пустота.

«Как они могут жить, когда он умер? Как вообще может вращаться Земля?» – глухо думала она, ощущая, как внутри неё поднимается волна протеста.

– Я помню, как вы с ним гуляли здесь… – вдруг сказала мама, не глядя на неё. – Он всё время шутил, делал тебе смешные фото на телефон. И заставлял пить этот ужасный латте с карамелью…

Валентина закрыла глаза. Сердце сжалось.

– Не надо… – прошептала она. – Я не готова вспоминать. Это как соль на свежую рану.

– А если не вспоминать – ты совсем потеряешь его.

Мама посмотрела ей в глаза. Не обвиняя. Просто – правда. Горькая, обнажённая.

– Память – это то, что останется с тобой. Но ты должна идти. Пусть медленно. Пусть тяжело. Но идти.

Они пошли дальше. Медленно. Валентина чувствовала, как с каждым шагом она будто протыкает кокон боли, в котором жила всё это время. Платье колыхалось у ног, ветер трогал волосы, шаги отдавались эхом внутри.

Это был путь сквозь печаль.

Но она всё-таки шла.

И рядом была мама.

А пока – этого хватало.

Они шли. Медленно, почти бесшумно, будто каждая их тень могла спугнуть покой улицы.

Валентина ступала осторожно, будто асфальт под ногами был хрупким стеклом. Ветер трепал подол её платья, запутывался в прядях волос, дышал прохладой на щеке. Но всё вокруг – каждый звук, каждый запах, каждый взгляд мимо проходящих людей – напоминало ей о нём.

Вот скамейка у подъезда – на ней он когда-то ждал её с работы, притворяясь угрюмым сторожем, а потом резко вставал и устраивал театральный поклон.

Вот кофейня за углом – там он уговаривал её попробовать кофе с тыквенным сиропом, от которого она потом морщилась, но каждый раз брала снова, чтобы услышать его смех.

Вот витрина цветочного магазина – в ней по-прежнему стояли ромашки, такие же как он приносил без повода.

Каждый знакомый угол сверлил сердце. Всё казалось частью спектакля, который продолжал идти… без главного актёра.

– Всё напоминает… – пробормотала она почти неслышно.

Мама обернулась.

– Я знаю, – тихо сказала она. – Но это значит, что он с тобой. В каждом шаге. В каждом дыхании.

– Мне не легче от этого, – ответила Валентина, сжав губы.

Глаза у неё снова налились влагой. Она боролась со слезами, словно те были чем-то постыдным. Но внутри поднималась волна – вязкая, тяжёлая, как болото, в котором невозможно дышать.

«Почему всё так несправедливо?.. Почему его больше нет, а мир остался?.. Почему деревья цветут, дети бегают, птицы поют, а я будто застряла где-то между жизнью и смертью?..»