Нелли открыла глаза и, покраснев, сказала:

– Я пеку лимонный пирог по рецепту дедушки Фергюса. Тот, который ты завалил.

– Что ж, для начала неплохо. – Улыбнулся Муз. – Научишь меня его печь? Чтобы я больше так не опозорился.

– Почему бы и нет? Давай попробуем. – Воодушевилась Гюллинг.

– Съезд скандинавских муз? – Переспросила Нелли. – Когда? Где? Зачем?

– Через неделю, в Стокгольме.

Она пыталась переварить только что полученную информацию: Муз собирался на какой-то духовный симпозиум, а значит, они всё же могли находиться вдали друг от друга.

– И чем ты там будешь заниматься?

– Ну, поскольку я начинающий, буду набираться опыта. Меня ждёт много лекций о работе с людьми, семинары по творческим отраслям, супервизия. Последнего, увы, не избежать: работа наставника выматывает, нас обязывают.

Нелли прикусила губу: сверхъестественная организация обладала куда большей серьёзностью, чем её собственная. Она не припоминала ни одного года, когда бы фру Ларссон и уж тем более её куда-то приглашали. Даже на городской междусобойчик. Укол профессиональной ревности не укрылся от Муза, который уставился на неё с просил:

– Что с тобой?

– Ничего. – Отмахнулась она. – Ты уже купил билет?

Он хохотнул в кулак.

– Он мне не нужен. Одно из преимуществ моего вида заключается в том, что я просто полечу в потоках эфира.

Ещё одна привилегия – избегать общественного транспорта – окатила Нелли волной зависти. Она бы сама вступила в ряды вдохновителей, только бы никогда больше не трястись в междугороднем автобусе.

– Хотела бы я это увидеть. – Сказала она.

– Вряд ли это возможно, только если ты не экстрасенс. Для тебя я просто исчезну.

Она не знала полный список чудес, подвластным созданиям вроде него. Дар воодушевлять оборачивался проклятьем вечного преследования. Способность перемещаться в пространстве требовала иногда участвовать в партийных собраниях.

Развалившись на софе, Муз не производил сверхъестественного впечатления: красавцем она бы его не назвала из-за выдающегося носа и непослушных волнистых прядей, которые напоминали ей взрыв фузилли на макаронной фабрике. На его ступнях болтались тапки на размер больше, а в одежде мелькали жёлтые заплатки. Свои несовершенства он не прятал, а подчёркивал. Она решила, что музы бедны как церковные мыши.

– Хотел попросить об одолжении. – Оживился он. – Присмотришь за моими птицами? Их нужно кормить и поить, клетку я уберу перед отъездом.

Нелли оскалилась от мелкого злорадства и добавила:

– Твоя очередь давать мне ключ.

– Нет необходимости: я не запираю дверь. У меня и ключа-то нет…

***

В первый день без Муза ей показалось, что в доме создался всепоглощающий вакуум. Музыка, которой он наполнял подъезд, эффект чужого присутствия, волнительное ожидание стука в дверь – всё это ушло вместе с ним. Только канарейки разрывались в тоске по хозяину.

Нелли забегала к ним дважды в день. Птицы – жёлтая и оранжевая – стали узнавать её и больше не забивались в угол клетки, как в момент знакомства. Она досыпала им корм, наливала свежей воды в миску, любовалась тем, как они прыгают с жёрдочки на жёрдочку, чистят перья и хохлятся. Чтобы хоть как-то скрасить их вынужденное одиночество, она ставила одну из пластинок в проигрыватель перед уходом. Закрывая дверь, Нелли представляла, что её волшебный помощник там, внутри, ждёт её также, как она ждала его.

Ей уже не хватало Муза, и это начинало её беспокоить. Они знали друг друга совсем недолго, и больше всего на свете ей хотелось поскорее завершить контракт, но, чтобы при этом он не уходил к следующему ученику.