Служба закончилась. Храм опустел. Прибравшись в алтаре, вышел и я во двор. Было темно, сыро и холодно.

На церковном дворе у входа в невысокое деревянное строение, предназначенное для приезжающих, одиноко стояла та маленькая женщина. Я видел, что, когда люди покидали Храм, она на некоторое время задержалась на ступеньках амвона, дочитывая нужное ей в «Молитвослове». И вот встретил ее у крыльца сторожки. Она не могла самостоятельно подняться по ступенькам. Я подошел, замешкался, не зная, как же взять ее и поднять. А она посмотрела на меня добрым взглядом:

– Романовна обещала проводить, да куда-то запропастилась. Помогите мне, – спокойно сказала она.

Рук у нее не было по самые плечи – разглядел я вблизи. Взяв ее за бока, я поднял женщину и занес в помещение.

Она поблагодарила одними глазами и, переваливаясь из стороны в сторону, прошла в дом. Не на таких ли российских мучениках и мученицах и держится церковь?

«Спасибо за весточку о себе, – отвечал я на полученное письмо одного из своих новосибирских друзей. – Мне не хотелось преждевременно говорить об изменениях, которые постепенно происходили у меня, пока они не определились окончательно… И все это время я очень сожалел, хотя и не говорил тебе об этом прямо, что именно в последние полгода ты усиленно отклонялся от избранного нами Пути, теряя время на свою домашнюю круговерть, которой, как правило, не бывает конца. С другой стороны, я чувствовал, что зерно духа твоего здоровое, и оно, рано или поздно, вернет тебя на нужный радиус и в нужный ритм твоего духовного движения по жизни. Именно на разрыв физического общения я и надеялся, как на соединительную нить между нами в плане духа… Как дальше все сложится у меня – трудно сказать, но пока я буду нести послушание в лоне православной церкви. Молитвы и песнопения, утрени и Божественные литургии наполняют меня своею благодатью…» (ноябрь 1983).

«Ты все же добился того, к чему стремился, – писал в большом послании ко мне Володя Слободанюк. – Конечно, я думаю, наши отношения не разрушатся… Желаю тебе радости и всего светлого в твоем творчестве» (декабрь 1983).

Но до света и радости мне было далеко еще здесь.

К неопределенности с моим послушанием и возникшим, в связи с этим, минорным настроением, добавился случай, особенно больно ударивший меня по сердцу.

Приехал ко мне с женой из Красноярска Александр Черепанов. Точнее, жена привезла Сашу для встречи со мной. Как он изменился с тех пор, когда мы виделись полтора года назад. Затяжной туберкулез, семейные неурядицы и ранимость характера, смешавшись в один клубок, оставили заметный след на его психике. Оправится ли он от болезни? – думал я со щемящем сердцем. Два дня, пока они гостили у меня, я пытался всеми силами вывести Сашу из состояния апатии и уныния, вселить хотя бы искру надежды в его опустошенное сердце.

На прощание я подарил ему Распятие, которое носил все это время на себе, и нательную иконку Сергия Радонежского – самое дорогое, что имел я здесь в чужом городе и в чужой квартире.

Господи! – молился я в алтаре после отъезда Саши, – Помоги ему обрести прежнее звучание и ума, и сердца. Охрани от неверия в свои силы. Огради от отчаяния. Дай руку, чтобы смог он опереться и встать, и продолжить Путь свой по жизни.

«Подошло, видимо, время ответить мне на ваши письма, – обращался я через Володю Слободанюка к своим новосибирским сопутникам. – Оглядываясь назад, я еще и еще раз благодарю Судьбу, что она привела меня своей суровой рукой в не менее суровые сибирские просторы. И я признателен ей за встречи с вами и за тот отрезок пути жизни, который довелось нам пройти рядом. И не было между нами отчаявшихся, но были поиски и непрерывное движение вперед. Об непрерывности движения я и хочу сказать вам несколько слов. Большие поэты, музыканты, писатели или ученые не знают перерыва в своем творчестве.