Даже если человек, завершая свой очередной земной путь, понял, что эту жизнь он потратил на фантом, на мыльный пузырь, то это понимание само по себе также ценно. В отрицательном опыте жизни есть существенный положительный момент – пройден, испытан и отвергнут путь, по которому в следующем физическом воплощении человек не пойдет, а инстинктивно будет искать иное решение еще не решенной им проблемы. Поэтому хочу особо отметить, учат не столько книги, сколько пройденный своими ногами Путь жизни, построенный в силу своих способностей шалаш или Храм.

Большинство же людей идут по жизни бессознательно, и учебником для них становится повторяющийся из жизни в жизнь тяжелый опыт собственных ошибок и заблуждений. Для человечества же в целом – это его опыт насилия, войн, безудержного эгоизма, отрицание всего, что так или иначе не вписывается в обиход его кабинета или спальни, туалета или кухни, которыми, в данном случае, является вся Планета…

Вы правильно пишете, что в книге Валентина Сидорова «Семь дней в Гималаях» написаны такие вещи, о которых можно не услышать за всю свою жизнь. Но ведь Сидоров смог услышать. Теперь же, после опубликования книги, многие увидели «вдруг» то, что годами безуспешно стучалось в их двери.

Но велика ли заслуга такого вторичного (разрешенного властями) понимания? Но, воистину, нужно и мужество, и устремление, и интуиция, чтобы самостоятельно увидеть восходящую сегодня ступень эволюции и, как на эскалатор, встать на нее… Лёня, хорошо, если бы Таня стала вашим сопутником жизни, а вы – ее. Таня учится на географическом. Попробуйте увязать вопросы иммунологии с проблемами населения земли и взаимопроникновения культур. Почему, например, не срабатывают защитные механизмы аборигенов – и они вымирают при завоевании их эгоистичными и безнравственными иноземцами?

Таня в этом могла бы квалифицированно помочь вам.

И возникло бы духовное созвучие между вами» (март 1983).

«Юрий Владимирович, – писал я Линнику в Петрозаводск. – Приветствую ваше начинание – написание романа. И, если я правильно понял, романа научно-фантастического, в котором будут отображены идеи Живой Этики. В отношении разыскиваемых вами книг из серии «Научной фантастики», в моей библиотеке имеются: «Человек-амфибия» А. Беляева, «Вирус В-13» М. Михеева, «Война с саламандрами» К. Чапека, «Золотой горшок» Э. Гофмана, «Человек-невидимка», «Война миров» и «Рассказы» Г. Уэллса. Любую из этих книг могу выслать вам для работы. Но хочу все же поделиться с вами своим мнением о научной фантастике, имея в виду ваше желание отобразить через нее идеи Учения…

Очень важно, чтобы в научно-фантастическом романе идеи Учения Живой Этики не воспринимались бы читателем, как очередные фантазии писателя, которые, как правило, никого ни к чему и не обязывают особо. Сам роман может быть интересен по содержанию, сложен и современен по композиции, может захватить читателя необычностью сюжета, необыкновенной широтой мировосприятия писателя, но именно потому, что он «фантастический», даже если его действие разворачивается не в иных измерениях пространства, а на земле, – все это, после прочтения такого романа, не заставит читателя отойти от привычного ему образа жизни, от обыденных чувств и мыслей. «Да, интересная фантастика», – скажет он и, зевая, оденет халат и включит телевизор с очередным развлекательным шоу или с фильмом-ужастиком, забыв уже завтра, о чем же он читал вчера в этой крутой книжке…

Действительно, очень сложно донести новое до сознания сегодняшнего уровня восприятия, донести так, чтобы сдвинуть это сознание и расширить, чтобы то, что человек прочитал, заставило бы его встряхнуться, остановиться на миг и задуматься о себе, о смысле своей жизни, о ее значимости. И в этом отношении, на мой взгляд, гораздо большего воздействия на читателя достигают не суперсовременные фантастические романы, а просто романы, просто повести, такие, например, как «Мастер и Маргарита» М. Булгакова, «Альтист Данилов» В. Орлова, «Самшитовый Лес» М. Анчарова, «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» Р. Баха, «Степной волк» Г. Гессе, «Барьер» и «Измерения» П. Вежинова, «Гадкие Лебеди» братьев Стругацких. Здесь все на земле, как бы в самой примитивной, самой обыденной обстановке, рядом с обыкновенными людьми и, в то же время, – отрыв от этой обыденности и примитива в Беспредельность, такую же реальную, как стол, за которым читатель ест, как стул, на котором он ежедневно сидит, как жена, с которой спит, ругается, которой изменяет и все-таки любит.