Это причинило женщине боль. Я попал в одного из ее предков, о котором в России лучше помалкивать. Теперь мне пощады не будет. Она снова проехалась по верующим. И тогда я рассказываю, как во время службы у меня сошли бородавки на пальцах. Много бородавок.

– Это самовнушение, – ледяным тоном отрезает врач.

Самовнушение по книжке Лизы Хей истина, остальное мусор из откровений психов. Тесты все время чередуются перебранкой. Она начинает расспрашивать меня, почему я ушел с одной из работ?

– Благословение священника, – отвечаю.

В очередной раз врач замирает. Новый симптом.

– Это безумие, отдавать право решать и выбирать непонятно кому.

Снова тесты. За ними следуют расспросы. Рассказываю, что в юности занимался прогнозированием. Спрашивает, что это такое? И какой из него прок? И тут я совершаю вторую роковую ошибку. В дурдоме рассказываю о том, как по десяти моим пунктам умные дяди в Кремле нашли Путина.

Все. В ее глазах промелькнуло тоже самое, что увидел отец сказочной Белль, Морис, в глазах санитара желтого дома из мюзикла «Красавица и чудовище». На моих глазах Яма переплюнула Голливуд и установила новый мировой рекорд социалистического абсурда.

Говорю, это реальность, не вымысел больного разума. Из-за своего альтруизма потерял единственного ребенка. Выкидыш.

На мгновение врач перестает ловить меня и спрашивает.

– Вы жили с женщиной?

– С той? Да. Полтора года. Гражданская жена. После выкидыша разошлись.

– Почему?

– Мы были вдвоем по ее инициативе. Я не очень хотел. Если ребенка не доносила, значит ждать больше нечего. У нее больше никогда не было детей.

Наконец, «тесты» заканчиваются.

– Результаты узнаете завтра в четвертом кабинете у врача Морозова.

Столкнувшись с тем, что все верующие для психолога неизлечимые психи, из кабинета выхожу в шоке. Неприятие, агрессия. Ни на один мой вопрос женщина не ответила. Мгновенно закрывалась и окатывала ледяным молчанием. Она словно из СССР. Ищет, выявляет тестами, подлавливает провокационными вопросами. На утро снова иду на второй этаж Театральной, 21.

Морозов внимательно читает заключение психолога. Отрывается, удивленно смотрит на меня.

– Психолог выявил нарушение мышления. Вы не справились с тестами. У вас серьезные проблемы.

Месть начинает обретать проверенные очертания. Плохо сколоченные декорации Российской Федерации тают на моих глазах. Из мутных вод психиатрии на поверхность поднимается живой и невредимый барак-призрак СССР.

Объясняю причину выводов. В руках держу иерусалимский крест. Его замечает Морозов. Удивленно спрашивает.

– Что это у вас такое?

Объясняю.

– И для чего он вам?

– Если боль в суставах, приложишь, делается легче. И вот это тоже помогает.

Достаю Матренины высушенные цветочки и ее крест.

– Это мне прислала из Покровского монастыря игуменья свое благословение. Действует точно так.

– Погодите, я вынужден позвать заведующую.

Ошарашенный Морозов выходит, а я остаюсь с плотненькой медсестрой. Делается страшно. Точно, это чей-то заказ. Нетрудно догадаться, чей. Главврача Фрамугиной и ее старшей медсестры.

Проходит минута, возвращается Морозов. Продолжает читать. Наконец, входит миниатюрная сухонькая женщина лет семидесяти. Он представляет ее.

– Найденова Зоя Николаевна. Заведующая отделением, – и отдает заключение.

Она погружается в чтение. Но долго читать ей не пришлось.

– Скажите, что нашла психолог?

– Откуда такое нетерпение? Вы не даете мне прочитать.

Терплю минуты три и снова пытаюсь объяснить, в чем, собственно дело.

– В чем? – отрывает глаза от заключения врач.

– Она обиделась на меня из-за Зигмунда Фрейда, – начинаю в энный раз описывать роковые баталии.