Сам решай, любезный Морис, сообщать ли моему сыну и внукам. Точнее, что и как им рассказать. Ты же не сможешь все время быть рядом и следить за тем, чтобы никто не попытался их просветить, особенно старших, так что они, конечно, узнают – скорее всего, уже узнали – о том, что их мать и бабушка церковным судом названа ведьмой, и что по дороге на костер – брр, как вспомню эту дорогу, каждый раз вздрагиваю! – ее утащил дракон. А вот говорить ли им о том, что он меня не съел, и я даже могу писать письма? Как ты думаешь, они сумеют сохранить все в секрете? Иначе, боюсь, такая новость им может сильно повредить! Думаешь, хуже матери и бабки, осужденной на сожжение, в глазах окружающих ничего быть не может, даже унесенная и не съеденная драконом? Как бы не так! Первое всем известно, а последнее – тайна, разглашение которой инквизиторы могут счесть достаточным поводом для любых санкций. Если ты этого не знал, то я тебе это сейчас сообщаю.

С другой стороны, они, конечно, горюют. Может, надо рассказать хотя бы старшим? Если бы ты сумел объяснить Пьеру и Луи, что они не только не должны рассказывать, что я жива, но и должны постоянно делать вид, соответствующий их предполагаемому горю, то можно было бы рассказать, но, боюсь, они не сумеют. Им же всего десять и девять. А если они расскажут хотя бы Анн и Гастону – они же видят, как младшие беспокоятся из-за моего долгого отсутствия, ведь им всего семь и пять… а может, и тут уже нашлись доброжелатели, готовые причинить детям горе ради удовольствия понаблюдать за их реакцией на него… то уж они-то точно проболтаются. Так что они не должны говорить никому, в том числе Луи – родным брату и сестре, и Пьер – племяннику и племяннице. Даже если младшие начнут, например, упрекать их в черствости и бессердечности, если заметят, что старшие не так сильно горюют, как они. В общем, возлагаю ответственность на тебя, ты там рядом с ними и тебе виднее. Но я бы пока не стала. Вот если бы обозначилась какая-нибудь возможность выбраться…

Не ослабляй своих хозяйственных и воспитательных усилий на благо Пьера, Луи, Анн и Гастона, и будешь вознагражден, по крайней мере, в будущей жизни. Шутка. Как будто я могу рассчитывать попасть в рай и молить там Бога за тебя! А если речь не о моем влиянии на твое будущее вознаграждение, то о чем и говорить, верно?

Несмотря на это твердо полагающаяся на тебя,

Мирей де Кембре.

P. S. Поставлю на письмо снаружи свою печать. Вот такую – делаю здесь тоже оттиск.

Надеюсь, до того, как ты развернул письмо, печать на нем была цела?

Здравствуй Май!

Ты был прав, когда предупреждал, а я легкомысленно поступила. Мне казалось, мы никому не мешаем. Мы только думали, как это получается, что мужчинам лучше живется. А нас, женщин, и на работу берут только на такую, на какую никакой мужчина не пойдет, а за такую же работу меньше платят, а еще дома прибери – приготовь – накорми – посуду помой – одежду зашей… Хорошо еще, мы с тобой не успели детей завести, а то на тех женщин, у кого дети, вообще без ужаса нельзя взглянуть. А куда денешься, куда же без них.

Но МЫ-то обо всем об этом только думали, а ВЫ уж испугались, как бы чего не вышло. Не знаю, кто на нас в святую инквизицию донес. И какое ей до этого дело. То есть как раз тут я начала понимать, какое ей дело. Поскольку тут есть умные люди. Тоже вроде нашего кружка, только больше. Не полдюжины, а дюжина с четвертью наберется. И другие «цеха» есть, но с ними мы мало разговариваем. Напишу про них всех после.