– Я никого не заметил, Глебушкин.

– А посетитель?

– Какой посетитель?

– Что был здесь только что?

Демьян Устиныч подошёл к Савелию вплотную, глядя прямо ему в глаза:

– Да. Вам определённо следует посетить аптекарский магазин, Глебушкин. И купить успокоительный порошок. Ограбление нашей конторы повлияло на вас сильнее, нежели я мог подумать. Может, вам стоит пойти домой?

– Но, Демьян Устиныч, я клянусь вам, что…

– Довольно, Глебушкин, прохлаждаться. Я знаю, что вы отлучались из конторы, покуда меня не было. Я закрою на это глаза, если вы сейчас же не перестанете говорить глупости. В конторе никого не было. Коровский отпросился по делу, Лихоимцев был у госпожи Прокопьевой, а я… Я, вернувшись из дому, все время оставался тут и имел честь наблюдать ваши амурные дела через окно.

Глебушкин повесил голову. Стало быть, он и впрямь обманулся, приняв за Лихоимцева кого-то другого. Но кого? Порфирий имел весьма мощный стан. Грудь его была велика, несколько даже навыкате, и рук своих к телу ему было почти не прислонить. Когда Аполлинарий восхищался этим, прося разрешения потрогать мускулы, Лихоимцев всегда уворачивался и говорил:

– Неча ко мне руки тянуть, Аполлинарий. Издали гляди. И не завидуй.

– Как ты такого достигнуть сумел, Порфирий? Ведь глядишься, словно бы русский богатырь.

– Упражнения гимнастические. Да обливания ледяной водою. Вот и весь секрет.

– И когда же ты все успеваешь? И как? Ты же от сквозняка нечаянного о прошлом месяце простыл, да носом шмыгал.

– Успеваю… И ничего я не шмыгал. Роман прочёл душещипательный, вот меня и пробрало. Чувствителен я весьма.

Глебушкин вздохнул тяжело, выплывая из воспоминаний, и собрался уже, было, вновь усесться за стол свой, как услышал:

– Глебушкин, ступайте, принесите мне кофей, он у меня на столе остался. А я покуда отойду…

И Демьян Устиныч вновь отправился в ватерклозэт. Очевидно, давешний домашний суп не пошёл ему впрок.

Савелий ушёл к нему в маленький кабинет и уже взялся за подстаканник, как вдруг увидал такое, отчего ему сперва стало жарко, после холодно, а затем он решил, что глаза подводят его.

На столе Демьян Устиныча, среди конторских бумаг, лежал довольно большой перочинный нож и острие его было окрашено красным. Даже деревянная рукоятка запачкалась. Глебушкину уже стали было мерещиться картины страшного преступления, когда он вспомнил рассказ начальника о починке карандаша, и вдруг успокоился. Вот вещественное доказательство того, что начальствующее лицо действительно чинило карандаш и поранило руку.

Глебушкин вздохнул с облегчением и вышел из кабинета.

Демьян Устиныч появился спустя время, принимая из рук Глебушкина подстаканник со стаканом, а следом за ним в конторе возник Аполлинарий со свертком под мышкой и весьма довольной физиономией. Скоро явились и посетители…

Примерно часов в пять вечера, когда возникла передышка, Савелий неожиданно вспомнил, что не успел пообедать, увлекшись работою. Да и не сумел бы он это сделать, так как раздал все отложенные на сегодняшний день монеты нищему и извозчику. Но это его не огорчило вовсе.

Ему и чаю вполне хватит. Сегодня он говорил с Аннушкою, и был так счастлив этим, а также её трогательною заботою о нем, что совсем позабыл про еду.

Вспоминая её милое лицо с небольшой морщинкою на лбу, он задумчиво помешивал ложкою невкусный конторский чай, когда прямо перед его носом возникли два пирога, упоительно пахнущих мясом. Он поднял голову. На него, улыбаясь, глядел Аполлинарий:

– Держи, братец! Это тебе!

– Что это такое? – Глебушкин удивленно воззрился на подношение.

– Пироги, брат Глебушкин. Поди позабыл, что это?