Приезжаем в Одессу в большой дом тети Чарны. Меня окружили дети тети Чарны, три сына и одна дочь Анна. Все намного старше меня. Они играют со мной, стараются рассмешить, но у меня настроение не меняется, хочется плакать от большого горя своей маленькой жизни.

Тетя Чарна и вся семья относятся ко мне с любовью и говорят: «Покорливе теля двух матерей сосэ». Пока старшие дети учатся, я забираюсь на окно и наблюдаю за голубями, бросаю им хлебные крошки, они привыкают ко мне и прилетают, как только я покричу: «Гули-гули!». Когда же приходят старшие, мы обедаем, и наступает самое лучшее для меня время – Аня начинает заниматься музыкой. Появляется, держась за стенку, ощупью, моя больная бабушка. Она тоже любит сидеть в кресле и слушать Аню. Но девушку это раздражает, она хочет что-то сказать бабушке, но я так умоляюще смотрю на нее, что она молча со вздохом начинает заниматься.

Вот я маленькая сижу на большом вдавленном мяче у ног двоюродной сестры Ани и подперев щечку рукой слушаю ее игру. Плывут настойчивые звуки гамм. Мне кажется, что я поднимаюсь по невидимой лестнице вверх-вниз, вверх-вниз. Внизу звуки устойчивые, спокойные, а чем выше с каждой нотой все яснее, все светлее и кажется, звук вот-вот сорвется, дальше некуда идти. Я от напряжения задыхаюсь, но звуки уже бегут вниз, и я вместе с ними постепенно успокаиваюсь, как будто прихожу к дому. Мне нравится так сидеть и слушать. Даже Канон я слушаю с удовольствием, хотя теперь однообразные звуки звучат по много раз. У меня откуда-то находятся на каждую музыкальную фразу слова, и я про себя их повторяю много-много раз.

Чем дальше занятия Ани, тем больше музыки. Вся комната наполняется звуками, они вверху и внизу то печальные, то ликующие, они заполняют всю меня, и мне кажется, я поднимаюсь вместе с ними, волнуюсь, страдаю, радуюсь весь мир со мной, я счастлива…

Но вдруг слова тети: «Оля, иди пить молоко!» заставляют меня очнуться и с большим сожалением уйти из волшебного мира (музыки) звуков.

Прошли годы, моя любовь к музыке росла вместе со мною. Мне очень хотелось учиться играть, но некому было понять меня, подумать обо мне.

Однажды вечером я осталась у теток. Стояла тишина в гимназии. Странно было переходить из класса в класс, где целый день слышались голоса и смех детей. Казалось, стены отдыхали, такой царил покой.

Я вошла в зал, залитый лунным светом, постояла у окна, и вдруг мне показалось, что я слышу музыку, она идет издалека, и все яснее вырисовывалась мелодия, я уже могла ее повторять много раз, вот сейчас звуки сольются вместе, лучше, торжественней. Я повернулась лицом к залу, побежала в темноту, где стоял рояль, вот сейчас зазвучит мелодия такая уже родная и близкая мне.

Я поднимаю крышку рояля, подвигаю стул – вот сейчас услышу эту музыку. Мои руки опускаются на клавиатуру и… Зал наполняется какой-то какофонией. Мне страшно, невыносимо больно. Голова опускается на руки, из груди вырываются и заполняют зал горькие рыдания.

Все детство и юность я мечтала учиться музыке, и, только выйдя замуж, моя мечта осуществилась. Но, увы, слишком поздно. Зато детей своих я начала учить рано, особенно старшую дочь Валю. Она очень любит музыку, хотя музыкантом не стала, а вторая моя дочь Нина закончила композиторское отделение Тбилисской консерватории навсегда связала свою жизнь с музыкой.

1906 год

Я живу у тети Чарны. Она смотрит за мною очень хорошо, но что-то томит меня, мне не до смеха, не до шалостей, все время предо мною Шура.

Однажды к нам приехал сын близкой подруги этой семьи Лёлё (Лоло) Моргулев (