Минуло, по ощущениям, два дня, прежде чем дверь снова открылась. В комнату вошел усталый на вид следователь в помятом костюме; в руках у него были мой рюкзак и какая-то толстая папка. Содержимое рюкзака он вывалил на стол и тщательно изучил все, предмет за предметом. Закончив, он сгреб все обратно в рюкзак, посмотрел на меня и покачал головой.

– Ну ты и влип, Пит.

– Пик, – поправил его я.

– В смысле пик? Горный?

– Ну да.

– Ничего себе имечко!

– Какие родители, такое и имечко.

– Во-во. Я только что имел удовольствие беседовать с твоей мамой. Она выдала мне официальное разрешение забить тебя бейсбольной битой насмерть.

Добрая любимая мама.

– Но кроме нее мне еще звонили, – добавил он. – Знаешь, кто это был? Наш дорогой мэр. Представь себе, парнишка, я служу в полиции тридцать пять лет, и до сих пор мэр мне ни разу не звонил. И, скажу я тебе, он в бешенстве. Оказывается, он сегодня как раз был на приеме в Вулворт-билдинг. Охрана сначала подумала, ты террорист какой, но теперь видно, что ты самый обыкновенный кретин.

Он явно ожидал от меня ответа. А что я мог ему сказать? Он прав! Я таки кретин! Надо было внимательнее изучать режим работы здания и расписание мероприятий на назначенный мной день, а уж потом лезть на стену. Теперь понятно, откуда взялась пресса: они не меня прибежали со всех ног снимать, они давно были в здании на приеме у мэра, а с ними и полицейские, включая спецназ.

– Так что придется тебе немного посидеть в каталажке.

– В какой еще каталажке?

Это, видите ли, был мой первый визит в полицию.

– В следственной тюрьме для несовершеннолетних. Пока тебе не предъявили обвинение, посидишь там.

Видимо, на моем лице отразилось удивление, так как следователь принялся разъяснять, что для несовершеннолетних существует отдельная судебная система и что окружной прокурор должен решить, какие мне предъявлять обвинения, а затем я должен предстать перед судьей и сказать, признаю я себя виновным в том, что мне предъявлено, или нет.

– И после этого я смогу идти домой, – сказал я.

– Как повезет. Может, тебя отпустят, а может, и нет. Это будет зависеть от назначенного залога и согласия родителей его внести. А то еще, может быть, судья и вовсе откажется выпускать тебя под залог, и ты промаешься в каталажке до самого суда или вынесения приговора. Запросто можешь проторчать там несколько месяцев, суды и без тебя завалены работой.

У меня язык прилип к нёбу.

– Я никогда не нарушал закон, – сказал я.

– Чушь. Тебя просто до сих пор ни разу не ловили.

Следователь вынул из папки несколько фотографий и протянул мне.

– Мы эти синие горы уже давно отслеживаем. Похоже, застали преступника на месте преступления.

Фотографии зернистые – видимо, сняты через телеобъектив с большим увеличением, – но синие трафаретные горы ясно видны.

На выходе из комнаты для допросов меня ждали двое полицейских в форме. С ними была и мама – в такой ярости, что едва могла говорить. Даже тот факт, что я весь в бинтах, не слишком ее разжалобил – она лишь спросила, как я себя чувствую.

– Вроде нормально.

– Мэм, нам пора везти вашего сына в изолятор для несовершеннолетних, – сказал один из полицейских.

Мама кивнула, обернулась ко мне.

– Пик, на этот раз ты серьезно влип. Посмотрим, что нам удастся сделать.

Меня увели.

К ИСХОДУ ТРЕТЬЕГО ДНЯ в изоляторе я полез на стенку. В буквальном смысле. Так что пришлось моему «советнику» (так здесь называют вертухаев) тонко намекнуть мне, что этого делать не следует.

Мальчик-Паук, Мальчик-Геккон и прочие заголовки в этом духе украшали все утренние газеты изо дня в день. Каждая новая статья глубже закапывалась в историю моей семьи: кто там мои мама, папа, отчим, даже сестер-близнецов не оставили в покое. В газетах были инфракрасные снимки, как я лезу на небоскреб, фотографии из школы, фотографии мамы и папы тех времен, когда они вместе занимались скалолазанием и их звали Скальными Крысами. Нашли даже две «синих горы».