– Давай хватай веревку!
Еще чего! Мне остался всего метр с хвостом до цели! Я полез вверх.
– Веревку хватай, говорят тебе!
Я долез доверху и лег подбородком на парапет. Они схватили меня за плечи, завели руки за спину и застегнули на запястьях наручники. Одеты в форму отряда быстрого реагирования, на головах – бейсболки нью-йоркской полиции. Плюс оказалось, что их там не двое, а черт-те сколько.
Один из спецназовцев наклонился и тихо сказал мне в самое ухо – окровавленное, то, что примерзло к стене:
– Парень, ты каким местом думал, когда сюда полез?
Затем резко поставил меня на ноги и передал обычным полицейским.
– Так. Срочно везем этого недоумка в неотложку.
Швы и каталажка
ПЕРВЫЙ НАСТОЯЩИЙ ШОК я испытал, выйдя из лифта: едва открылись двери, меня ослепили вспышки фотокамер. Целая толпа журналистов. Почему? Откуда они взялись тут? Когда успели? Я же еще десять минут назад был на стене…
– О, да парню и шестнадцати нет!
– Как вас зовут?
– Смотрите, кровь!
– Зачем вы это сделали?
– Вы сумели долезть до самого верха?
Я не стал отвечать на их вопросы. Что уж там, я даже смотреть на журналистов не стал. Тут ведь вот какая штука. Самый смак в граффити – не качество исполнения, а загадка, как это сделали.
Какой-нибудь пассажир метро проезжает каждый день мимо запасных путей и видит там забытый состав, семнадцать грузовых вагонов. Месяц за месяцем они стоят, одинаковые и непримечательные, и вдруг в один прекрасный день пассажиры лицезреют их изукрашенными от крыши до колес яркими граффити. Водитель каждый день много лет подряд проезжает под одним и тем же виадуком и вдруг в один прекрасный день замечает, что весь бетонный потолок изукрашен непонятными ярко-оранжевыми и зелеными знаками.
Как это сделали?
Возвели леса?
За одну ночь сначала возвели леса, покрасили, потом разобрали?
Сколько людей принимало в этом участие?
Куда смотрела полиция?
И вообще, за каким дьяволом?
Вот за этим самым дьяволом. Ради загадки. Ради того, чтобы прохожие долго ломали себе голову. И, скажу я вам, отчаянно жаль, что граффити, сделанных ради загадки, так мало.
Мои голубые вершины были не бог весть какой величины, но зато я оставил их в таких местах, где их вообще, может быть, никто никогда не увидит – разве что какой-нибудь уставший после долгого дня офисный работник или мойщик окон. Меня поймали на шестом по счету небоскребе. Я собирался разукрасить девять. Почему именно девять? А черт его знает. А теперь весь мир поймет, как я это сделал. Загадка сама собой разгадалась, а хуже всего, что меня еще и сцапали.
Впрочем, это я в тот момент так думал.
Я ожидал, что в травматологию явится мама и оторвет мне для симметрии левое ухо, но она так и не возникла. (Кстати, выяснилось, что правое ухо было на месте, да и большая часть щеки.)
Травматолог, по виду индус, пару минут изучал мое лицо под яркой лампой, затем спросил, что случилось, кивнув в сторону стоявших в проеме двух полицейских, словно подумал, что это они меня так разукрасили.
– Лицо примерзло к стене дома.
– Полил бы теплой водой, сразу бы отмерзло.
– Кабы у меня была с собой теплая вода, я бы непременно именно так и поступил.
– В общем, я сейчас промою рану и наложу пару швов.
В неотложке я провел меньше часа. Потом меня отвезли в участок и заперли в пропахшей какой-то дрянью комнате с односторонним зеркалом. Что и говорить, выглядел я не шикарно. Признаться, и чувствовал себя не очень. Голова гудела, болели руки и ноги. Четыре ногтя треснули пополам – ощущение, словно пальцы окунули в серную кислоту. Врач в неотложке даже смотреть на это не стал.