. В нем говорилось: «Минувшего июня 30-го получил я всевысочайший ее и[мператор]скаго в[еличест]ва за подписанием собственный руки указ об отвезении безыменного колодника в Кексгольм, с которым я и с командою отправился того ж числа пополудни в 12-м часу на одном ребике с покрышкою и на двух щерботах; токмо тоя ж ночи, отъехав не более семи верст, в озере сделалась великая погода, отчего, опасаясь, требовал от коменданта шлюссельбургскаго для провожания судов трех человек, который и прислал капрала и двух человек солдат. А 1-го числа сего месяца пополудни часу в 5-м учинился превеликий штурм с дождем пуще перваго, от чего ребик на каменья разбило, так что пополудни в 10-м часу, чрез великую силу приплыв к берегу сажень за 6, принуждены мы выходить в воду и арестанта, завязав голову, на руках на берег вынести, и шед пешком до деревни Морья версты с 4, так что никто его кроме нас видеть не мог, где и ныне находимся, отъехав от Шлюссельбурга только 30 верст; да и под командою два щербота также разбило, которые старались до нынешнего дня исправлять, токмо нет доброй надежды вдаль отправиться, а ребик совсем негоден, чего ради я сего числа к шлюссельбургскому коменданту предложил ордер, чтоб он немедленно прислал данкшоут или галиот или другие такие безопасные суда, а как присланы будут, то немедленно отправимся в Кексгольм, где, учредя пост и побыв сутки двои или трои, намерен, в С[анкт]-Петербург приехав, всеподданнейше обо всем донесть Ее императорскому величеству»^>326. Команда, сопровождавшая Ивана Антоновича в Кексгольм, состояла из 25 человек^>327.

Исходя из сказанного, нам кажется, что столь трудное перемещение Ивана Антоновича[84] не было фиктивным, а на самом деле имело цель освободить место для Петра Федоровича в Шлиссельбурге. Об этом свидетельствует и указ коменданту этой крепости И. Бередникову, в котором говорилось: «Указ нашему обер-каменданту Шлюссельбургскому. При сем посылается в крепость Шлюссельбургскую гвардии нашей Измайловского полку подпорутчик Плещеев с некоторыми вещами на шлюпках отправленными, которому наше высочайшее повеление дано остаться там до будущего к нему указу. А вам чрез сие повелеваем по всем ево, Плещеева, требованиям скорое и безостановочное исполнение делать. Июля 2 дня 1762 г. Екатерина»^>328. С 30 июня по 2 июля, по-видимому, приготовлялись покои для Петра Федоровича, а после этого стали завозить его вещи. Однако, по-видимому, 3 июля он был убит.

В день похорон Петра Федоровича – 10 июля Екатерина II подписала «указ нашему генералу-майору Савину», в котором говорилось: «Вывезенного Вами безымянного арестанта из Шлюссельбурга паки имеете отвезти на старое место в Шлюссельбург и содержать его по прежней инструкции, по которой он там был содержан, и, сами, учинивши сие, приехать к нашему двору»^>329. Несмотря на это, Иван Антонович еще месяц находился в Кексгольме^>330. Самоотверженность Н. Савина была оценена императрицей. 12 октября 1762 года ею был подписан следующий указ Сенату: «Всемилостивейшее жалуем мы за особливую службу и верность к нам нашему генерал-майору Никите Савину триста душ крестьян в вечное и потомственное владение»^>331.

Что касается воспоминаний современников о реакции Екатерины II на смерть мужа и обвинения его предполагаемых убийц, то мы имеем известные «Записки» Дашковой и рассказы Н.И. Панина, записанные В.Н. Головиной. Будучи представителями одной партии, они, вполне понятно, пристрастны к другой – Орловым. Мы знаем из сказанного выше, что «вспоминала» Е.Р. Дашкова и причины этого. Тут можно привести не менее придуманный рассказ Н.И. Панина. В присутствии В.Н. Головиной он рассказывал об убийстве Петра III следующее: «Я был в кабинете императрицы, когда князь Орлов пришел известить ее, что все кончено. Она стояла посреди комнаты; слово кончено поразило ее. “Он уехал!” – возразила она сначала