Вот колба целиком прячется среди шрапнели. Анхель разжимает пальцы…Я чувствую его нестерпимое желание одернуть руки прочь от этой адской штуки… Но если он это сделает…

Он этого не сделает. Он хорошо знает свое дело. Не в первый раз орудует со взрывчаткой. И нервы у него крепкие. Именно поэтому Рамин доверил изготовление бомб ему.

Анхель накрывает короб крышкой. Его кисти двигаются все также медленно, но рывками.

– Сделано, – докладывает он (для меня это звучит как сигнал «отомри»), – Чертик в коробке.

– Все. На сегодня хватит.

– Но нужно еще хотя бы один сделать.

– Ты слышал, что я сказала?

– Но Рамин сказал…

– К черту, что там сказал Рамин. Я говорю тебе как врач. Отдыхай.

– Ладно, немного передохну, – нехотя говорит он, будто делает мне одолжение, – Но потом вернусь.

– Потом, видно будет. Пошли на улицу, проветришься.

Светает. Легкая пелена облаков быстро рассеивается, обнажая разрумянившееся ото сна солнце. Оно выглядывает лениво и робко, разливаясь на горизонте маслянисто мягкой негой. И утренняя прохлада, которая, впрочем, скоро уступит место знойному дню, еще шелковисто окутывает кожу, и голова кружится от томной эйфории этих ветреных ласк.

Анхель выбегает во двор, ополаскивает руки в чане с ледяной водой, жадно зачерпывает, окунает лицо. Потом скидывает рубашку, подставляя крепкую грудь для нежного прикосновения солнца. Лучи игриво поблескивают, запутавшись в его влажных кудрявых вороных волосах, крошечными радугами вспыхивают алмазы капель, инкрустируя мускулистое бронзовое тело. Анхель вздыхает…Так беззаботно и легко, будто это вовсе не он десять минут назад изготавливал бомбы.

Почувствовав на себе мой взгляд, он смущенно улыбается, снова надевает рубашку.

– Не смотри так. А то Алессандро меня убьет.

Я невольно улыбаюсь.

– Успокойся. Я на тебя не ТАК смотрю.

– А как?

– Просто любуюсь. Ты знаешь, что ты чертовски красив.

– Знаю, – смеется он.

– Ну! Только не зазнавайся!

– Кто зазнается? Я? Вовсе нет! Просто знаю, что я красивый, умный, смелый, сильный и невероятно скромный.

– А еще ты умеешь улыбаться. А я так истосковалась по нормальной искренней улыбке.

Анхель опускает мне на плечо горячую влажную ладонь, дружески похлопывает – жест (увы, это я знаю наверняка), позаимствованный у Алессандро.

– Не волнуйся, скоро мы все сможем нормально жить и радоваться жизни.

– Ты так думаешь?

Он удивленно смотрит на меня. Бесхитростно и по-детски наивно звучит его вопрос.

– А ты разве, нет? Если не верить, то зачем всем этим заниматься?

Я пожимаю плечами, понимая, что не смогу возразить ему.

– Конечно, верю. Просто устала ждать этого светлого будущего. Устала на него надеяться.

– Мы не надеемся на светлое будущее – мы его воплощаем. Это ведь слова Алессандро?

Я киваю. Да, точно, и это его слова. Только эти слова он произносил до того, как стал другим. Но Анхель этого не знает. Да и ни к чему ему это знать.

– А теперь прекрати думать о плохом, закрой глаза и вдохни глубоко- глубоко… Ты чувствуешь ветер перемен?

Будто в подтверждение его слов, действительно усиливается ветер, принося с собой пьянящий аромат прелых трав с полей и блаженную прохладу.

Мы располагаемся на крыльце. Молчим, стараясь каким-нибудь неловким движением не разрушить хрупкое очарование этого ясного утра с тонкотканным узором дурманящих запахов, с розово-золотым свечением, затопившим всю долину, с беспечным щебетом вольных птиц, пронизывающих небесные просторы, с томной обволакивающей свежестью, рожденной мирным и свободным дыханием далекого океана… С Анхелем – его глазами, прикрытыми от яркого солнца, от удовольствия и от усталости, и его скромной улыбкой, лишь слегка подернувшей уголки губ, но при этом настолько настоящей, естественной и живой, что мне самой хочется жить. И так хочется погрузиться в этот миг, проникнуться им, впитать в себя все предлагаемое им блаженство вплоть до мельчайшей частицы, а, между тем, так страшно упустить его, растерять, дать ему просочиться сквозь пальцы и уйти в то ледяное бесчувственное небытие, куда уходит каждый радостный миг времени, не убранный в сокровищницу памяти.