[Сумароков 1755: 96]
Изображение грядущей России включает завершение «процесса колонизации», отправной точкой которого служит город на Неве.
2.2. Пространственно-временные структуры петербургского панегирика
Причину постоянно тематизируемой опасности возврата первобытного хаоса следует искать в мифических пространственно-временных структурах, конституирующих в панегирике петровскую Россию в целом. В мифологическом сознании хаос не полностью вытесняется космосом, а продолжает существовать как угроза непосредственно на границе с ним[137]. Петербург – город на границе русского культурного пространства, вновь сотворенный микрокосмос – особенно сильно ощущает свою «брошенность» на произвол хаоса. Залогом его цельности является в первую очередь мифологически осмысляемое свойство сакрального пространства (Temenos), присущее послепетровской России.
Теменосы – строительные элементы космоса. Они представляют собой не просто элементы пространства, в которых содержится нечто, что позволяет им иметь любое меняющееся содержание, они организованы при посредстве этого содержания и находятся с ним в неразрывном единстве. Теменос есть то, что он есть, представляя собой атрибут одной или нескольких нуминозных сущностей. Хотя бывает, что такой атрибут меняется и, благодаря этому, местность переходит к другой такой сущности, в отличие от существовавшей ранее <…>, но потом это место уже не является прежним и старый район буквально прекращает свое существование [Хюбнер 1996: 148][138].
Если пространство послепетровской России не является медиумом, а образует «неразрывное единство» со своим содержанием, то напрашивается вопрос, какая нуминозная сущность определяет ее мифическое «содержание». Первоначально это его основатель-творец, его «архитектор» Петр Великий, а затем его законные преемники. Физическое присутствие законного носителя верховной власти гарантирует стабильность и единство сакрального пространства России и Петербурга: в противном случае городу грозит гибель, он уже не может быть тем, что он есть, он перестает существовать[139].
В панегирике XVIII в. до этого дело не доходит, так как законный преемник Петра (его духовный наследник), то есть, по сути, «нуминозная сущность», может восстанавливаться вновь и вновь. Незыблемость сакрального, космического пространства Петербурга, правда, периодически ставится под угрозу вследствие захвата власти монархом, отвергающим – в панегирическом изображении a posteriori – наследие Петра и тем самым ставящим (в мифическом смысле) под вопрос существование Петербурга; тем не менее законный царь (или царица) каждый раз опять восстанавливает посткосмогоническую ситуацию[140].
Опасность возврата первоначального хаоса как божественного возмездия за неприятие истинной (то есть петровской) сущности России (или Петербурга) связана опять же с сильно мифологизированной концепцией времени. Русская история, начиная с эпохи Петра I, представляется в панегирике зачастую как цепь событий, отсылающих к одному изначальному событию, которое циклически повторяется. Осмысляемая таким образом, она представляет собой первособытие – «архе»:
Архе является <…> не только схемой объяснения некоего процесса, коль скоро оно определяет и создает его, но конституирует его временной ход: являющаяся в архе временная последовательность событий наполняет его содержание. Архе является, так сказать, парадигмой этой последовательности, повторяющейся бесчисленным и идентичным образом. Речь идет об идентичном повторении, так как это – одно и то же священное первособытие, которое повсеместно вновь происходит [Хюбнер 1996: 128].