Принятый в августе 1862 года новый устав Астрономической обсерватории в Пулкове подтвердил ее статус «центрального учреждения сего рода в Империи». (Вот только смутило меня при чтении то, что по этому уставу, в отличие от первого, обсерватория отходила из ведомства Академии наук в ведомство Министерства народного просвещения. Но потом я разобралась: переход этот оказался повышением. Ведь сама Академия наук в то время подчинялась Министерству народного просвещения, так что тем самым обсерватория ставилась наравне с нею!)

Тем же уставом был определен новый штат сотрудников. Теперь к директору, четырем астрономам, механику, смотрителю и письмоводителю добавились два астронома-адъюнкта, два вычислителя и врач. Труд и знания специалистов оценены были высоко. Директору положен был годовой оклад жалованья в 2500 рублей серебром плюс 1000 рублей столовых и 600 – на экипаж. Старший астроном получал 1500 рублей жалованья без столовых и 300 на экипаж (все-таки до Петербурга 17 верст). На «научное содержание» обсерватории отпускалось ежегодно 3500 рублей, на библиотеку – 500 и на «ученые путешествия» – 1500.

К началу XX века штат Главной астрономической обсерватории был еще раз увеличен. Здесь стали работать даже две дамы – бывшие слушательницы высших женских курсов – Бестужевских.

…Не один раз в пулковскую обсерваторию (я пишу со строчной буквы привычное нам имя, потому что тогда-то она звалась – Николаевская) приезжал на извозчике со своей аппаратурой фотограф Карл Булла. Ходил, снимал тут в разных уголках: душа-то у Буллы была репортерская. Не тех ли бестужевок, которых разрешили тогда зачислить в штат, видим мы на этом снимке?

«Комиссия для построения Исаакиевского собора вызывает через сие желающих принять на себя свайную бойку под фундамент монумента, сооружаемого в память Императору Александру I…»

Да, в самый разгар и без того хлопотного строительства, означенная комиссия получила, с 1829 года начиная, новую заботу: француз Огюст Монферран, которому судьба назначила стать русским архитектором, приступал к возведению неподалеку от великана-собора исполинской колонны. Высотой она должна была превзойти все подобные ей, известные тогда в мире – и Вандомскую в Париже, и римские колонны Траяна и Антонина, не говоря уж о Помпеевой в Александрии…

В течение нескольких лет регулярно публиковала комиссия в «Прибавлении к Санкт-Петербургским ведомостям» объявления о подрядах на поставку гранита для «пиэдестала» и ступеней, бревен и досок на леса для подъема монолита, позже – на устройство тротуаров вокруг колонны, изготовление надписей на барельефах, отливку из чугуна четырех канделябров для освещения памятника и т. д. Во вторник 27-го дня февраля 1834 года «Прибавление» вызвало желающих взять подряд на «производство позолоты на масле фигуры ангела с крестом». Желающие, наверное, нашлись, но услуг их не понадобилось: от идеи золочения ангела Монферран отказался. Вообще подрядчиков на сооружении Александровской колонны была масса, но по фамилии остался известен, пожалуй, единственный – купеческий сын Василий Абрамович Яковлев. Это он обеспечил заготовку в Пютерлакской каменоломне под Выборгом огромного монолита, который там же и был «оболванен», а потом доставлен в столицу.)

…Можно сказать, у знаменитой колонны две даты торжественного рождения. Первая – 30 августа 1832 года, когда эту махину поднимали и водружали, в средствах не далеко уйдя от египетских рабов: с помощью канатов и кабестанов… («Монферран, вы себя обессмертили!» – воскликнул Николай I по завершении операции.) Вторая дата – 30 августа 1834 года, когда с неменьшим стечением народа, с салютом из пятисот пушек колонну открывали. (Поэт Василий Андреевич Жуковский, не откладывая, поведал о сем торжестве в статье в «Журнале для воспитанников военно-учебных заведений».)