Ведь за все два года жизни в разводе он не поздравил с днём рождения ни разу, хоть и бывшую, но жену, женщину, которую он любил, да и до сих пор, наверное, любит…

Он не был в магазине одежды с тех пор, как последний раз покупал ребёнку зимнюю шапку. Сын просил такую. Зелёную. С помпоном.

В субботу утром он встал привычно рано. «Тем лучше», – подумал Леонов, – «не будет толкучки». Как обычно, в предновогодние дни люди спешили за недокупленными мелочами, которые всегда, почему-то, заполняли все захваченные с собой сумки. Мелочами вроде новых игрушек на ёлку или гирлянд, или красивых салфеток, или ещё чего-нибудь непременно необходимого, хотя Леонов сомневался, так ли уж это важно.

Он ходил по рядам ещё не заполненным покупателями, радостными от предвкушения Нового года. В этом предвкушении, считал Леонов, как раз и была вся эта романтика, вся радость и великолепие, вся соль каждого праздника, каждого важного события. А когда празднование завершается, от него остаётся лишь горький осадок чего-то необратимо утраченного…

Проходя мимо лотка с канцелярскими товарами, сонный продавец которого только выставлял их на прилавок, Леонов увидел красивую большую папку с золотым орнаментом на тёмно-бардовой обложке. Он остановился и взял вещь в руки.

– Эта сто руплей, дарагой, – громко, с узнаваемым акцентом жителя Кавказа произнёс торговец, не переставая раскладывать товар.

– Так дорого, – задумчиво протянул Леонов, вертя в руках тетрадь, открывая её и перелистывая страницы.

– Не хочишь, ни пакупай! – Торговец всплеснул руками.

– Нет, я беру, – сказал Леонов неожиданно сам для себя и полез в карман за деньгами.

Леонов с каким-то трепетом взял свою покупку и провёл рукой по обложке. Она была гладкой и холодной.

Теперь все его записи будут храниться здесь.

– Уважаемые пассажиры, просим Вас занять свои места и пристегнуть привязные ремни, наш самолёт взлетает, – оповестил через динамик приятный женский голос.

Леонов вздрогнул от неожиданно раздавшегося из динамика голоса, спугнувшего его дремоту, пристегнулся и снова закрыл глаза. Он летел домой.

Только что закончилось строительство первой подземной лаборатории, и учёный чувствовал себя измотанным. Он был рад, что в их напряжённейшем графике нашлось несколько дней, чтобы подготовиться к переезду на новое место работы, которое станет теперь и новым домом. Игорь уехал в отпуск с женой, повидав перед этим детей и своих родителей. Профессор Ковалёв, который и так был практически не разлучен со своей внучкой, по совместительству его помощницей, улетели в Россию на несколько дней раньше Леонова, Майкл отправился в Йорк к родственникам, другие члены команды тоже разъехались кто куда.

Леонов покинул базу последним. Ему не с кем было прощаться и некуда возвращаться. Одежда, всякое мелкое барахло, типа часов и зарядки для телефона было у него и так с собой.

Первое, что он сделал сразу по приезде в Москву, сходил на кладбище к родителям. Он провёл там, наверное, пару часов, сидя у могилы на маленькой скамеечке, усыпанной осенними листьями. Он говорил с ними, рассказал, чего добился, и чего, может быть, ещё добьётся. Слова, которые он произносил, звучали как оправдание.

С каждым произнесённым словом, Леонов понимал, что он всё больше извинялся, как провинившийся ребёнок, разбивший мамину любимую вазу… Только он уже давно вырос, а родители давно лежат в земле. Учёный думал, что, поговорив с ними, обретёт хоть каплю покоя и уверенности в том, что всё делает правильно. Но облегчения, на которое он так надеялся, к нему не пришло. Он сильнее запахнул плащ и грустно подумал о том, куда ушла вся романтика. Леонов вспомнил, то время, когда всё только начиналось, когда не была даже собрана первая экспедиция. Вспомнил себя тогдашнего, всклокоченного, бегающего туда-сюда. И безгранично счастливого.