– О чем вы еще говорили? Уж не назвала ли она имя того, к кому желает попасть?

Голос спокойный, почти что приветливый. А Йири уже знает, что все, что он делал и говорил, было ошибкой. Такое тут не прощается. Он почти не пытается оправдаться. Голова опущена, и вздрагивают туго переплетенные пальцы.

– И я, и она… знаем, о чем у нас нет права говорить.

– В этом я не уверен. Как и в чьем-то праве здесь находиться.

Йири закрывает глаза, понимая, что просить уже не о чем, и бесполезно. Да и сил говорить больше нет.

– Тебя научили покорности, – слышит он голос Благословенного, сухой и холодный. – Но не научили знать свое место. Вы оба останетесь, где были. Но больше ни слова о чем-то подобном.

Он возвращается – слышно, как падает на лежанку. Одно короткое, глухое рыдание. Хиани – пасмурней осеннего дня. В первый раз он не решается подойти.

Их и вправду не тронули. Однако наказаны были не уследившие. Некоторые знали – что-то произошло. Только подробности некому было повторить. И не посмели бы.

Но обитателям Восточного крыла рассказали. Теперь Йири было известно, сколько человек и как заплатили за его безумный поступок.

– Я знаю, она не была тебе дорога. Почему ты решился на это? – только раз спросил Хиани, удивления не скрывая.

– Это мое дело, – в первый раз Йири ответил ему так холодно и спокойно, почти как Благословенный при обещании все оставить, как было. И после несколько дней молчал.

– Если достигнешь вершины, нет смысла цепляться за нее. Достаточно знать, что ты – лучший. И уйти насовсем.

– Почему?

– Чтобы остаться лучшим.

Йири серьезно смотрел на него.

– Ты правда так думаешь? Но ведь это значит – один. Только о себе… Или не иметь никого рядом?

– А никого по-настоящему рядом не будет. Лучшими восхищаются, их ценят, хотят держать при себе или, напротив, стоять возле них. И всё.

– Это неправильно. Но тебе проще жить… а кому умирать проще – не знаю.

Нечасто они так разговаривали. Каждый раз Йири казалось, что он начинает понимать, кем является Хиани на самом деле. Потом понимание уходило, а Хиани становился почти врагом. Медлительным, текучим, как темная бронза, ленивым – с беспощадно острым языком, не снисходящий даже до того, чтобы ужалить. Он был единственным, кто говорил неожиданное.

Йири знал, что летом комнаты украшали огромными алыми маками. Так же одевались в безрукавки – тэй, шелковые штаны и лаа-ни, как и в доме Отори, и в Саду Нэннэ. И не было различия в покрое, словно одного пола все Несущие тень. Одежды были различных оттенков меда, почти без вышивок – тонкие золотые плети растений и змейки ползли по горловине. Зато ткань стоила больше, чем половина одежды господина Отори.

Порою Йири казалось, что жить в крестьянской лачуге он бы теперь не смог. Ему давно не приходилось мерзнуть. Он привык, что вода для него будет горячей, как только он пожелает. О пище говорить просто не стоило – ее было вдоволь, причем лучшей, чем он когда-либо представлял, рассказывая сестренкам о сказочных пиршествах фей в золотых дворцах. В конце концов, ему просто было приятно смотреть на вещи, которые его окружали – они были необыкновенно изящны.

А по ночам ему теперь не снилось ничего. Или он снов не помнил. Дни были странными – прозрачная паутина, которая непонятно, есть или нет, и одновременно – вата, мешающая видеть и слышать.

Рисовал иногда – но мысли путались, и линии выходили неправильными. Он сплетал их, словно лозу или нити, не заполняя контуры цветом; цвет растекался по линиям, словно вода.

Он любил бывать в купальне один, хоть это далеко не всегда получалось. Вода успокаивала и нашептывала странные сказки; о себе обитатели Восточного крыла чаще всего заботились сами, и слуги появлялись только по зову. Он никогда их не звал. Нравилось смотреть, как сверкают капельки воды на коже – они казались росой, или звездами, живущими своей, чуждой людям жизнью.