– Не знаю…

– Зато знаю я. Я могу показать тебе многое. Ты даже в монастыре был, а в Алом квартале – ни разу. Неправильно это. Там танцы, музыка, смех, красивые лица. Ведь ты тоже хорош. А смотришь не на людей, а на реку с выражением статуи. Идем со мной! Мы скоро будем в городе – идем!

– Да не знаю я, Кенну…

– Ты… просто дикая лесная зверушка. Чего ты боишься? Жизни?

– Я? Нет.

– Тогда идем. Не бойся, я не брошу тебя в погоне за ашриини.

– Ты хороший, – улыбнулся Йири. – И все же – пока я не знаю.

…Он тихо напевал что-то, склонившись над лижущим хворост язычком пламени – новорожденным костром. Голос был – шелест ветра, едва различимый, но верный. Казалось, мелодия не хочет покидать губ, на которых возникла. Кенну прислушался – темные, мягкие звуки; такие песни поют малышам в деревнях, ласковые и печальные песни. В этой было что-то о конях, речном тростнике и ожидании. И Кенну, беспечный, порою развязный, не осмелился подойти ближе.

Менялось что-то вокруг – или менялся он? Теперь караванщики вели себя с ним немного иначе – уважительней, что ли. Старший, Хиранэ, только улыбался краешком рта и чуть качал головой, глядя на Йири. Теперь даже Райху придерживал язык. Даже как-то наладился поговорить за душу. Странно это было. Рассказывал о мытарствах своих – вполне приличным человеком казался, хоть и с языком не в меру злым.

И все же Кенну напрасно звал его в Алый квартал. Йири хотелось взглянуть на танцы и представления, он видел их только во время остановок в селениях – туда забредали циркачи и прочий веселый люд. Однако остальное привлекало и отталкивало одновременно. Он никак не мог проститься с тем, что чувствовал, поджидая появления Лин. Не только не мог – не хотел.

Когда-то старый корзинщик рассказывал ему о человеке, потерявшем любимую и жившем на поросшей сосновым лесом горе. Тридцать лет он сочинял песни о пропавшей подруге, а на тридцать первом году встретил девушку, похожую на нее, как два гречишных семечка сходны между собой. Он пел ей вечер и ночь, а потом умер. А девушка, по слухам, появляется на склонах горы во время тумана…

Йири знал, что жить мечтами и ожиданиями – не для него. У него есть семья. Он отвечает за тех, кто остался дома. Значит, нужно идти вперед, а не ждать на сосновой горе.

– Ты еще очень молод – ребенок, – сказал ему Кенну. – Не пытайся себя убедить, что пережил встречу всей своей жизни. Плюнь и забудь. Или не забывай, но не делай из себя тень.

Йири пристально посмотрел на него, повернув голову.

– И так, и не так. Но считай, что ты меня убедил.

Сорвал травинку, растер в пальцах до появления острого запаха сока.

Ветер дует с разных сторон. Посмотрим, что мне сможешь показать ты.

А на Севере становилось все неспокойней. Северо-восток всегда отличался трудным нравом, однако сейчас беспорядки затронули и области Северо-запада.

Приходилось принимать жесткие меры. Много людей лишились всего. Нищих в Тхай-Эт не терпели – их отправляли на работы в соответствии со здоровьем, а ни к чему не пригодных принимало Небо, и по своим законам судило.

В провинции Хэнэ довольно тихо было, жителям даже предоставили некоторые поблажки – слишком много бедных деревень насчитывалось там, взять с людей все равно было нечего.

А диких пчел не стоит выводить из себя…

Йири чинил уздечку, ласково отпихивая морду Сполоха. Тут, на пригорке, было тепло – нежно-зеленая трава, желтые цветы с кудрявыми лепестками. Часть караванщиков столпилась внизу – похоже, люди не могли о чем-то договориться.

Разговор донесся до Йири, и тот не сумел удержаться – с таким азартом спорили люди. Он подошел, стал неподалеку, не выпуская порванной уздечки из рук. Кажется, его даже не заметили.