Песнь Нижних земель Т. Амман

Солнце медленно приближалось к зениту, освещая Анак холодным светом. Городок раскинулся практически у подножия титанической горной гряды, как и сотни таких же городков на границах Империи Асир. Он гудел, лязгал, звенел и громыхал, а люди наполняли улицы, топча сапогами сероватый песок.

Призывные выкрики торговцев срывались с губ едва заметными клубками пара. Сотни визитеров со всех концов необъятной Империи кутались в меховые накидки, грелись у жаровен и чанов с кипящим варевом, ругались с торговцами, слыша до ужаса непристойные цены на столь необходимые в дальней дороге товары.

Меж прилавков центрального рынка, разместившегося на обширной площади, вымощенной белоснежным камнем, можно было лицезреть кого угодно. Группы народов из Самэди и Легбы с кожей черной, как уголь, рассматривали патроны разного калибра. Покачивая бритыми головами, ушлые хашимские купцы, облаченные в красные накидки, лениво перекидывались последними новостями и бегло поглядывали по сторонам. Путешественники и чиновники из дальней Лиллии сверкали начищенными латами, пересекая площадь, разрезали разномастную толпу, подобно волнорезу, что противостоит разбушевавшейся стихии.

У витиеватых закоулков, образованных громадами государственных зданий по краям центральной площади, можно было увидеть даже асиров: гиганты, одетые в плотные серые туники с меховыми воротами, время от времени появлялись и пропадали в тенях огромных дверных проемов. Их до ужаса симметричные лица не выражали никаких других эмоций, кроме сосредоточенности и готовности к выполнению поставленных задач. По бокам у каждого из входов, облаченные в темные одежды, стояли представители хашимской государственной охраны – известные во всех землях головорезы. Их бороды, уложенные на асирский манер, густой чернотой покрывали кирасы. При виде достопочтенных гигантов они то и дело склоняли головы, придерживая рукояти жутких сабель. Где-то во дворах воспевал тонким голосом кастрат. Городские харчевни впускали клиентов, а над их ровными крышами вился густой дым. У парадных немногочисленных жилых домов стояли серебряные миски, в которые жильцы каждое утро наливали свежее козье молоко в ожидании, что именно к их дверям придет откушать белый кот. Катились телеги, сопели верблюды, шипели прогоняемые в мастерских паровые двигатели. Где-то у въезда в город громко взревел бахан, когда того сдерживал асирский наездник: гиганта верхом на не менее огромном диком коте проверяли постовые – в Империи все граждане равно соблюдали законы.

От края центральной площади и до горизонта, образуя провалы в белой кладке, бежали железные рельсы, исчезая где-то в серых песках у подножия гор. Они тянулись и в противоположном направлении, на юг – вглубь Империи, к другим городам – как на запад, так и на восток; земли активно обрастали паутиной железных путей. Весь город, по сути, выстроенный вокруг укрепленного вокзала, двигался в собственном ритме, готовя путников к отбытию. Анак кипел своей жизнью, как и множество других пограничных городков.

Сквозь людскую суматоху, от въезда в город до Дома управителя, пробирались две фигуры. Встречный люд, торопящийся по своим делам, шарахался в стороны при виде идущих. Кто-то перешептывался, глядя вслед пугающей паре, кто-то сплевывал в сероватый песок. Недовольное бурчание встревоженных людей заглушали звуки результатов хорошего пищеварения верблюдов, то и дело доносящиеся со стороны привязей. Бабум Нарада, Старший управитель Анака, сидел на своем привычном месте за массивным деревянным столом. Тот был заставлен пачками аккуратно сложенных документов: писем, указаний, смет и купчих, земельной документацией и прошениями о застройке, официальной перепиской и административными поручениями. Огромная приемная Дома управителя, спроектированная, как и другие государственные помещения и здания Империи, специально под размеры представителей асиров, была чиста и скромна на предметы роскоши. Так было заведено в Империи давно. А что заведено и предусмотрено – то соблюдается. В огромном пространстве помещения и Бабум, и его масштабный стол казались ничтожно маленькими, к чему он никак не мог привыкнуть за пятнадцать лет своей службы. Со многим не мог свыкнуться Бабум, несмотря на то что он, как и его отец, как и отец его отца, и многие предки, родился и вырос в великой Империи Асир. Он не мог привыкнуть к размеру зданий и входных дверей – масштабы его родины и ее архитектуры никак не хотели укладываться у него в голове. Он не мог привыкнуть к холоду, что столетиями окружал всю пустыню.

«И откуда он взялся, этот вечный холод? В пустыне-то!» – Бабум шмыгнул носом, крепче кутаясь в шерстяную накидку.

Он не мог привыкнуть к тому, как теперь живет его народ, как истово он верен Асиру и его жителям, как равняется на него во всем, хотя это и стало традицией так давно, что и летописи Хашима не ответят, когда их славный край примкнул к Империи.

«Мы – нация жестоких солдат, хитрых купцов и отпетых головорезов. Но каждый хашимец за Империю горой! «Смерть за Асир и асиров – высшая честь», говаривал отец…» – так думал он, всматриваясь в полотно на огромной стене, поглаживая длинную курчавую бороду, уложенную на асирский манер.

Он не понимал Белых Львов – великих и грозных существ, что помогли асирам стать теми, кем они стали. Помогли небольшой воинственной стране объединить под своим правлением все Нижние земли – от суровых подножий Пасти до дальнего знойного юга. Бабум не понимал, но боялся и уважал Четверых, ведь был уверен в их существовании где-то в центре Империи, в гигантских дворцах титанических городов Асира.

«Вера слаба. Лишь знание и воля выковывают мир. Прости меня, Ашшура, Владыка владык. Храни меня, Аки, от козней спутанной мысли!» – погружаясь в думы, сам того не заметив, он переместил руку на маленькую белую фигурку, искусно изображающую льва с короной в форме башни и с длинной бородой.

Но более всего не понимал управитель самих асиров – высоких, крепких, словно высеченных из камня. Самый рослый из людей, будь то хашимец или вольный рубака-иггиец, головой не достал бы асиру и до груди. А их лица… От абсолютно симметричных лиц с длинными бородами, уложенными ровными ярусами, белой кожи и черных глаз этих существ Бабуму становилось не по себе.

«Люди… Когда-то они ими были. Так давно, что сведения об этом истлели на дальних полках Пашакской библиотеки, не иначе…» – подобные мысли были привычны Бабуму Нараде. Они сопровождали его с того момента, как он стал отчетливо мыслить и воспринимать мир.

Но сейчас его тревожило совсем иное. Тяжело вздохнув, он перевел взгляд с полотна, изображающего соглашение Тиглата – первого вещего – с вождями земель Игг об их принятии Договора Белых Львов и слиянии с Империей, на небольшой конверт с серой печатью без всяких излишеств.

«Практичность и простота. Красота в отсутствии помпезности», подумал он, проведя пальцами по грубой бумаге конверта.

Отдернув руку с белой фигурки, склонив при этом голову, он дотронулся до серого символа Ога – пятого по счету вещего, что возглавляет государство, закрытый глаз с виднеющимся из-под века наблюдающим зрачком. Он знал, что означает это письмо. Знал, кому оно адресовано и кто, вне всяких сомнений, явится за ним в самом скором времени. И знания эти тяготили душу Бабума, делая мясо горьким, сладости приторными, а ароматную настойку отвратительной. Распорядитель поймал себя на том, что боится. А страха за ним отродясь не водилось. От едких мыслей нутро его сжималось еще сильнее.

Терзания управителя прервал его помощник, тихо отворивший огромную входную дверь. Он минуту постоял на входе, дождавшись отмашки начальника, тут же доложив:

– Они прибыли, господин Нарада. Как вы и просили, пограничники у въезда в город мне сразу доложили.

Бабум кашлянул и молвил:

– Давно?

Молодой хашимец, едва начавший отпускать бороду, понимающе смотрел на начальника.

– Будут здесь с минуты на минуту.

Бабум тяжело вздохнул, встряхнул головой, свел кустистые брови и принял грозный вид, свойственный лишь хашимцу.

– Отлично. Что ж, Дорей, ты свободен. Буду ждать наших гостей.

– Стражу, помощник вздрогнул, стражу удвоить? Бабум горько улыбнулся, посмотрев на молодого человека.

– Да разве это поможет? – он кашлянул. Разве это поможет, Дорей? Ты свободен. Сегодня можешь заниматься своими делами. Если что, я пошлю за тобой.

Юноша склонил голову, но задержался.

– Иди, Бабум махнул рукой. Я бы все отдал, чтобы сейчас оказаться на твоем месте.

– Господин Нарада, помощник кивнул, прикрыв за собой высокую дверь.

К центральному входу Дома управителя подошли двое. Хашимцы, стоявшие по бокам, склонили головы и напряглись одновременно – многие знали, что собой представляют подобные визитеры. Знаний этих хватало, чтобы не задерживаться в их компании ни минуты.

Дверь отворилась, и приемный зал на мгновение накрыла тень. Бабум не сводил взгляд с асира, миновавшего дверной проем не без усилий, он был воистину огромен. Словно оживший утес протиснулся к Бабуму на прием. Даже среди самих асиров этот, вне сомнения, считался гигантом. Он был одет в темно-серые одежды, обшитые мехом, его сапоги были настолько велики, что Бабум, как ему показалось, мог бы всунуть в один такой обе свои ноги. Лицо гиганта имело явные черты его народа – свойственную ему полную симметричность, но в остальном он походил на затупленного увальня: огромное квадратное лицо, щетина на щеках и голове, маленькие черные глазки нездорово блестели в тени мясистых надбровий; губы взрезаны уродливым шрамом, горбатый острый нос – еще одна характерная черта – слегка искривлен. Все это походило на нелепую карикатуру облика истинного асира, в которой автор полотна намеренно исказил и преувеличил все их отличительные черты, щедро сдобрив физиономию своей работы долей кретинизма. Но Бабум много лет находился на соответствующих должностях и глаз его был наметан: знак, изображающий белую ладонь правой руки, аккуратно вышитый на куртке вошедшего, вкупе с полным отсутствием бороды, четко давали понять – этот человек из службы безопасности. И он крайне опасен.