– Тебя звали Элиан. Когда ты был воином. Когда ты был странником. Когда ты был изгнанником и королём.

– А теперь? – хрипло выдохнул он.

– Теперь ты тот, кто должен вспомнить.

Он сжал кулаки. Кожа дрожала. Земля под ногами – словно пульсировала.

– Кто ты?.. – выдавил он.

– Я – та, кого ты любил.

Она сделала паузу.

– И та, кого ты предал.

Её звали Аэлина.

Имя, звучащее как дыхание ветра, скользящее сквозь развалины забытого храма. Как шёпот тех, кто знал, что любовь и смерть – всего лишь две формы памяти.

В этом имени – звёздный прах и пепел пожара, в котором сгорели клятвы.

Аэлина была… невозможной.

Не той, чьё лицо помнишь —

а той, чьё отсутствие отзывается болью в каждом шаге.

Она не шла – она двигалась, будто пространство само сгибалось, уступая ей дорогу.

Глаза её были цвета затмения: не чёрные, не синие – как если бы ты смотрел в середину разрушенного времени.

А голос… голос будто пел в тебе давно забытые строки:

"Мы встречались в огне,

прощались в молчании.

И каждый раз – ты звал меня иначе,

но я была одной и той же."

На её плечах лежал тёмный, почти серебристый плащ, сотканный из нитей, которые никто больше не умел прясть. Нити прошлого, снов, ошибок, которые нельзя исправить, и поступков, за которые платишь целыми жизнями.

– Я ждала, – сказала Аэлина, – в каждом цикле, в каждом отголоске. И каждый раз ты выбирал мир вместо меня.

– Я… – Элиан сглотнул. – Я не знал.

– Ты знал, – мягко прервала она. – Просто не хотел помнить. Потому что если ты вспомнишь – ты не сможешь идти дальше, как прежде.

– А ты?.. Почему ты снова здесь?

– Потому что однажды… ты пообещал, что найдёшь меня. Даже если придётся пройти сквозь сломанные эпохи. Даже если станешь другим. Даже если забудешь себя.

Она смотрела на него не с упрёком, а с болью того, кто потерял всё, но всё равно вернулся.

– И ты нашёл, Элиан. В этот раз – ты нашёл.

Мгновение.

Словно сама ткань мира дрогнула.

Они стояли напротив, и ветер утих.

Бесконечность затаила дыхание.

Они любили друг друга – когда мир был ещё юн, а звёзды только учились светить.

Их любовь не была бурей.

Она была сдержанным пожаром, который медленно поглощал всё: страх, сомнение, гордость.

С ней Элиан становился собой, без неё – кем-то, кто каждый день вырезал её имя из собственной памяти, как из мрамора.

В том цикле… он выбрал спасение. Но не её.

Выбор был между ней – одной женщиной, в которой хранилась его душа —

и миллионами, чьи жизни зависели от его меча, от его слова, от его решения.

Он спас цивилизацию.

И потерял то, ради чего стоило жить.

– Я стояла тогда на краю, – сказала Аэлина, – смотрела, как рушится небо… не от огня, не от магии…

а от того, что ты не пришёл.

Он закрыл глаза.

Но это не остановило боль —

та жила в нём дольше, чем дыхание.

– Я не мог иначе…

– Ты мог, – прошептала она. – Просто выбрал – быть героем. А не мужчиной.

Молчание.

Слово, ставшее клинком.

И он позволил ему пронзить себя.

Элиан снова посмотрел на неё.

И в этот миг – всё вокруг померкло.

Листья перестали шевелиться.

Свет солнца будто исчез в складках времени.

Он видел только её.

И понял:

это не возвращение. Это шанс. Последний.

"Я не хочу быть героем," – прошептал он, – "если цена – ты."

Аэлина прикрыла глаза, и в её лице отразилось всё: гордость, страх, недоверие… и – надежда.

Та, которая дрожит, как свеча на границе бури.

– Тогда докажи. Не мне. Себе.

– Как?

– Вспомни. Всё. До конца.

Ночью Элиан не спал.

Аэлина уснула рядом у костра, свернувшись, как лиса из древних легенд, что охраняла границы между мирами.

Её дыхание было ровным. Её пальцы всё ещё хранили след чужой боли – как будто она несла чужие судьбы в себе, как ожоги.