– Да, великий хан, всё сделаем, великий хан!

– Оружие будет прислано из Бухары. Кормить он их должен доходами со своей икты, а обучать новых нукеров будут воины-конники. – Теперь всё – теперь каждому станет ясно, что готовится война, и не просто готовится, а близятся и предвидятся серьёзные перемены.

Кушбеги Ходжам-Кули обиженно надул губы, словно девица, лишённая чести до свадьбы. Он ничего не знал о моей активной военной подготовке. «Не будешь впятером умываться», – ехидно подумал я, а вслух сказал:

– Уважаемый Ходжам-Кули, вы подготовите завтрашнее заседание дивана, уважаемый Джани-Мухаммад-бий будет занят другими делами. – Джани-Мухаммад-бий съёжился под моим взглядом, лицо его посерело, он кожей и чутьём искушённого придворного ощутил опалу. Чувствовал её сердцем опытного интригана. Ощущал нутром, но ничего не мог не то что поделать – ничего не мог сказать. Подарочные платки и золотые монеты, лежащие в большом кожаном хурджуне были началом его падения.

Окружающие тоже почувствовали это и стали медленно, боком-боком отодвигаться от всесильного диванбеги. Как мало надо для того, чтобы с высоты и блеска своего положения пасть под ноги тех, кто ещё вчера пресмыкался перед тобой!

Сардары разбрелись по залу, присаживались рядом с беками, которых заранее себе намечали. С жаром что-то им говорили, убеждали, льстили, просили. Увещевали, советовали, вразумляли. Дарили подарки, самые хитрые что-то добавляли от себя. Судя по всему, каждый решил, что лучше отдать пять-шесть серебряных таньга, чем уехать из Бухары неизвестно куда и наконец-то начать работать. Мне тоже надо было начинать петь свою песню. Я решил, что начать надо с Один-хафиза. Я не очень хорошо знал его родителей, но помнил, что его вилоят один из самых больших и доходных в государстве. А ещё он очень хорошо пел и сам сочинял не только стихи, но и красивые мелодии. Голос имел не сильный, но приятный.

Один-хафиз был рачительный хозяин, его дехкане не голодали, не ходили оборванными скелетами, хотя налоги они платили вовремя и сполна. Но я знал, что он любил выпить запретного вина, тщательно скрывая этот свой грех. Один-хафиз никогда не пил в большой кампании, вино выбирал не за опьянение, а за вкус. Это я ещё мог как-то понять. Для него у меня был особый подарок – большой запечатанный кувшин особого вина, подаренный мне индийским падишахом после того, как мы договорились с ним насчёт разделения границ в районе Балха. Я не собирался докладывать падишаху, что я сделаю с его подарком, а Один-хафиз будет мне особо благодарен за редкий напиток.

Пир шёл своим чередом, гости ели, пили кумыс, чай и даже начали смеяться шуткам друг друга и подпевать певцам. Понемногу беки смирились с тем, что уедут из Бухары. Они были довольны тем, как их уговаривают и просят самые высокие государственные чины, это льстило их самолюбию и тешило гордость. Некоторые начали говорить, что поставят не каждого десятого, а каждого восьмого джигита, и не с двумя лошадьми, а с тремя. Каждый старался перещеголять соседа, набавляя себе обязанностей.

Бек из местности Кани-Гиль, что под Самаркандом, заявил, что стена вокруг его имения будет пяти кари в высоту и построит он её уже через одну луну. Как он собирался её соорудить? Где он возьмёт столько кирпича, я не знаю. Может быть, сам начнёт его лепить? Но главное не это, хорошо, что задача наполовину решена. И всех их, пусть даже такой низменный мотив, как хвастовство, заставляет решить мою главную задачу: укрепление посёлков и городков.

Я вспомнил своё первое в жизни сражение, когда рядом со мной было всего пятнадцать воинов. Тогда я оборонял родной Афарикент. Удивительно, но в том бою я победил врагов. Именно там я понял, что главное в битве – это уверенность в собственной правоте, желание защитить свой родной край и наказать врагов. Будет хорошо, если в каждом городке будет человек по пятьдесят настоящих воинов, тогда нам никакой Таваккул не страшен. А остальные, глядя на соседей, тоже попробуют не отсиживаться за спинами и безропотно отдавать добро, принадлежащее им, а драться за него. Не за громкое слово «родина», а за себя, за жену, детей – это и есть родина. Всё, что я хотел сегодня сделать на пиру, я сделал. Может быть, не так хорошо, но всегда предполагаемое отличается от сделанного. После благодарственной молитвы все стали потихоньку расходиться, благоговейно держа в руках ханские подарки и говоря признательные слова.