– Может, и впрямь, крепостицы?

– Крепостицы хорошо бы, да – вздохнул князь. – Да в чистом поле – не с руки. Надо по реке, по Кеке хорошо бы вышло, да не наша земля. Это сперва Ярице под нашу руку привесть надо, да само оно не пойдет, пока защиты не дадим, а защиты не дадим, пока оно не пойдет под нас. Вот и думай.

– Напугать его. Чтобы хуже курбеков нас боялись. Мы уж точно ближе.

– Тысячи смертей, – посмотрел князь на сына прямо. – Такова была бы цена твоего решения. Готов выплатить? Как потом с такой совестью жить и людям в глаза смотреть?

– Лучше людям в глаза смотреть с тяжкой совестью, чем хоронить их, – ответил княжич упрямо.

– Что ж, – молвил задумчиво отец. – Будет твоя власть и твои решения – подумай. Только хорошо подумай.

– Я подумаю три раза, отец, – ответил Гарвин. – Ты меня знаешь.

– Уж точно, – рассмеялся тот неожиданно. – Уж кто любит думать, перед тем как делать, больше тебя?

Княжич широко улыбнулся в ответ. Это было верно.

Набег случился во внеурочное время – весной. Степняки ходили или зимой, когда подмерзла грязь и скованы льдом реки, или осенью, ибо урожай собран и есть, чем поживиться. Видать, оскудели степняки в край, раз на весенний набег отважились. А может, от большой хитрости решились, понадеявшись застать врасплох. Внезапности у них не получилось, и войско любичи созвать успели. Добрые кони за зиму накопили сил в стойлах на овсе, и степнякам предстояла жаркая встреча. Только они вряд ли о том пока ведают.

Застали курбекскую орду, когда она уже переправилась через Кеку. Была орда невелика, тысячи в три сабель оценил её Гарвин. Войско построили по старине – тремя полками. Большой полк возглавил Борвин сам, полк правой руки поручил Гарвину, а полк левой руки – Куримату, воеводе верному. Делилось-то войско по старине, да управлялось по-новому.

При праотцах князь всегда был в первом ряду, вел примером, воодушевлял отвагой. Ранее князь мог дать одну команду: «Вперед!», а потом уж битва покажет, кто прав, у кого дух тверже. Рубился князь в первом ряду и не видел ничего вокруг, а за другим князем и не пошел бы никто. Сейчас же все стало иначе, на степной манер. У курбеков хакан или мурза стоит под бунчуком позади войска. Оттуда смотрит он на битву и рассылает приказы с нарочными. Потому и ловили степняки рати любские в ловушки, обходили сторонами, били в бока. Долго учили кровавую науку любичи, придя в конце к такому же порядку, что и враги их, и не считалось уже позорным быть князю не в первом ряду.

Полки разошлись широко. Княжич стоял под прапором полка правой руки, окруженный личной дружиной. Гарвин ждал момента. Под его рукой собралось несколько городовых полков и дружин удельных князей. Ему доводилось участвовать в битвах. Но командовать полками – никогда. Помня все уроки отца, княжич ничем не выдавал свое волнение. Люди вокруг должны видеть только его стальную волю. Кошки, скребущиеся на душе, оставались ведомы лишь ему самому.

Курбеки подскакали к полку большому и начали свой смертоносный хоровод. Они, отличные всадники и меткие лучники, засыпали стрелами большой полк, который стоял под железным дождем, хоть и колебался. В передних шеренгах стояли лучшие вои, кони которых прикрыты доспехами. Хоть и противно храбрым сердцам было стояние это, просили сердца атаки лихой, неудержимой, но держал князь Борвин полк твердой рукой.

Тем временем, княжич дождался, степняки увлеклись стрельбой. Гарвин тронул свой полк и повел вперед. Он знал, что и полк левой руки пришел в движение. Сейчас требовалось охватить основную массу курбеков.

Степняки обнаружили это намерение лубравских полков и попытались отойти, но это удалось не всем, возникла толчея.