Построение новых крепостей и возобновление старых. Кроме двух крепостей на Литовской границе, даже на литовской земле (Себежа и Велижа), Елена основала: в Мещере город Мокшан (на месте, издревле именуемом Мурунза), Буйгород в Костромском уезде, Балахну у Соли, где прежде находился посад, и Пронск на реке Проне. Владимир, Ярославль и Тверь, обращенные пожаром в пепел, вновь отстроены. Темников перенесен на более удобное место. Устюг и Софийская сторона в Новгороде окружены стенами, укреплена Вологда.

Правительство заботилось об умножении народонаселения выходцами из чужих стран: так, в 1535 году выехали из Литвы 300 семей.

Уже в последнее время княжения Василия обнаружилось важное зло – обрез и подмес в деньгах, за что были казнены в Москве многие поддельщики и обрезчики: им лили в рот олово, отсекали руки. Елена запретила обращение поддельных и резаных денег: приказала их переделывать и вновь чеканить. При великом князе Василии на деньгах изображался великий князь на коне с мечом в руке, а теперь стал изображаться с копьем в руке, отчего деньги стали называться копейными (копейками).

Правительница Московского государства, юная летами, цветущая здоровьем, вдруг скончалась 3 апреля 1538 года, во втором часу дня. Летописцы не говорят ни слова о ее болезни. Герберштейн утверждает, что ее отравили. Она была в тот же день погребена в Вознесенском девичьем монастыре (в Кремле) – усыпальнице царственных особ женского пола. Не сказано даже, что митрополит совершил над нею отпевание. Бояре и народ не изъявили, кажется, даже и притворной горести. Непритворно плакали и горевали только сирота-отрок Иоанн и любимец почившей Оболенский, который лишился всего и не мог уже надеяться ни на что в будущем.

После смерти великой княгини Елены бояре невольно оказались правителями Русской земли. Исполнялось, таким образом, мимо их стараний тайное, заветное желание, которое они принуждены были заглушать в себе так долго.

Не чувствуя над собою ярма и государева страха, как бывало во дни оны, все эти Шуйские, Бельские, Оболенские, Палецкие, Кубенские, Шереметевы, Воронцовы и другие имели в виду только свои личные выгоды, руководились узкими побуждениями честолюбия, корыстолюбия или страха. «Всякий пекся о себе, а не о земских и государских делах». Впоследствии царь Иоанн Васильевич в письме своем к Курбскому, вспоминая дни своей юности, так описывает времена боярского правления: «Они наскочили на грады и села, ограбили имущества жителей и нанесли им многоразличные беды, сделали своих подвластных своими рабами, и рабов своих устроили, как вельмож; показывали вид, что правят и устраивают, а вместо того производили неправды и нестроения, собирая со всех неизмеримую мзду, и все творили и говорили не иначе, как в видах корысти (по мзде)». Это свидетельство царя подтверждается рассказами летописей. Так Псковская летопись выражается о характере наместников во время правления Шуйских: «Свирепи ако Львове и люди их аки зверье дивии до крестьян».

Таким образом, правление бояр, правление слуг, оказавшихся нежданно в положении господ, окончательно упрочило силу того начала, которому они думали противодействовать во имя старых прав своих. Русь всеми своими сочувствиями обратилась к тому началу – началу самодержавия, которое уже сослужило ей великую историческую службу, освободив ее от тяжелой неволи татарской. От этого же крепкого самодержавия Русь ждала и надеялась защиты и от произвола, насилия, угнетения своих домашних татар…

Первое место между вельможами московскими занимали князья Шуйские, потомки тех суздальско-нижегородских князей, которые были лишены своих отчин великим князем Василиим Дмитриевичем, так долго не хотели покориться своей участи и только при Иоанне III вступили в службу московских великих князей. Способности, энергия и честолюбие были наследственными в этом знаменитом роде. Главою его в это время был князь Василий Васильевич при великом князе Василии, отличившийся защитою Смоленска от Литвы.