– Если я не буду знать причину вашего визита, то мне будет сложно помочь вам.

Девушка молчала и смотрела. Она не нервничала, не проявляла никаких мук совести, не играла руками и не дергала ногами. Её затянувшаяся пауза была больше похожа на размышление, чем на нежелание говорить.

Из-за приоткрытой фрамуги доносился шум улицы: звук пешеходов, проезжающих машин и далекие вскрики автомобильных клаксонов. С размышления девушка переключилась на слух.

– Адель, – позвал он.

Вместо ответа она повернулась с искрящимся взглядом и задала вопрос:

– А вы? Вы не хотите рассказать причину вашего визита сюда? – она спросила это не тоном нападения, а скорее тоном простоты и интереса.

– Куда? – не сразу понял Крестовский.

– Сюда, на Манхэттен, – уточнила Адель, и первый раз за встречу пошевелилась хоть как-то значимо, полностью опершись руками на бархатные кожаные подлокотники и свесив с них расслабленные кисти, – один из лучших старейших домов. Самый престижный район в городе. Сколько стоит месяц аренды? Десять тысяч? Больше? В приемной вашего врачебного кабинета есть еще одна дверь. Я полагаю – это ваша жилая комната. Значит притязательность не в комфорте, а в статусности.

Крестовский откинулся на спинку стула. У неё был очень приятный мелодичный голос. Акцент добавлял ему наивной детскости. А точность, с которой она описала его многогранные мотивы и цели превратила её в какого-то дальновидного эльфа. Крестовский засмотрелся.

– Не совсем так, но близко к сути, – сдержанно улыбнулся он.

– У вас безупречная репутация. Лучшая в городе среди русскоязычного населения. Вы всегда добиваетесь результата. Это очень впечатляет, – в голосе Адель звучала тень уважения.

Крестовский не стал упираться и подыграл ей.

– Я приехал из России тринадцать лет назад. Переквалификация, магистерская программа, докторская, лицензия… Но вы правы, моей целью была не репутация, – он встал, подошел к распашной, остекленной матовым стеклом двери и, слегка приоткрыв её, тихо произнес, – Иви, сделайте нам два чая.

Адель вновь повернулась к окну.

Крестовский вернулся на место.

– Моей целью был этот дом. Я захотел его, когда приехал. Гулял по Манхэттену, остановился на пересечении улиц, долго смотрел на фасад здания, на спокойный красно-коричневый камень, окна, потом немного посидел в Оупен-маркет. Там такие стойки… вы, должно быть, знаете, на уровне земли. Перед твоими глазами ноги прохожих. Ты сидишь, думаешь и понимаешь, вот, это то, чего я хочу. У меня не было причин не добиться.

– Да, не было, спасибо, – задумчиво повторила Адель, опять проваливаясь в свои мысли.

Она не могла справиться сама. И сейчас, придя на прием, хотела использовать его как открывалку, как консервный нож. Чтобы аккуратно, без разрывов, вырезать то, что заставляло просыпаться её в холодном поту по ночам. Вырезать и похоронить в красивой маленькой могилке. Похоронить и больше никогда не возвращаться к этому вонючему, мерзкому трупику собственной боли.

Но он сбил её. Что было не так? Почему она перехотела делать это его руками? Стыдно? Но он же врач.

– Я могу помочь, – словно читая мысли, ответил он.

Эта фраза ударила очень сильно, она пристально посмотрела, приоткрывая себя и, блеснув глазами, опустила голову.

– Я не знаю.

Крестовский попытался вернуть её:

– Давайте ещё раз сначала.

– Что? – коротко спросила девушка.

– Расскажите о себе.

– Я – русская, – не задумываясь, повторила она.

– Это так важно? Вы выделили это как характеристику.

– Я не похожа на других. Не такая как все. Мне кажется, что это потому, что я русская.

– Вы бывали в России?