«Да, в гипофизарной блокаде есть свои неудобства», – рассеянно подумал Натогиносубан Иро.

Все двенадцать Старейшин четырех зон Первограда находились в таком же положении. Когда совет решал, что ребенок вправе унаследовать пост, ему к совершеннолетию надстраивали искусственно выращенную дополнительную кору головного мозга. Подобная манипуляция расширяла возможности Старейшин. В частности, они обретали полное видение систем жизнеобеспечения мегастанции, интуитивно могли фиксировать сбои в работе механизмов и ментально контактировать со Старейшинами других секторов. Однако экзокортекс фактически редуцировал выработку гипофизом бета-эндорфина, в котором властители, работающие фактически без отдыха, нуждались больше других граждан космического города. Наилучшим выходом для этого уже долгое время оставался импорт родственных эндорфинов – ритуал, заповеданный пророками Всеблагого.

Охранитель посмотрел на ребенка, заступившего ему дорогу с некоторым удивлением. Никто не смеет так вести себя со стражниками. Однако настырный мальчишка, не дав опомниться Недобурею Го, уже два дня вспоминающего свою встречу с Угой, затараторил:

– Уважаемый охранитель, все мои родители увезены на работу в другую часть сектора, я один присматриваю за домом. Сейчас перед нашим жилищем дерется голытьба, не из местных, очень страшно. Помогите мне войти в дом.

Го сначала неодобрительно посмотрел на двенадцатилетнего заморыша, но затем плотоядно улыбнулся.

– Конечно, я отведу тебя домой. Ничего не бойся. Как тебя зовут? Ты голодный?

– Да, уважаемый. Спасибо, уважаемый. А кличут меня Уно.

Недобурей, задумчиво глядя на семенившего впереди него мальчишку, не заметил, как они подошли к ветхому блоку, примыкавшему к Мусорному кварталу.

– Наверное, убежали, – сказал мальчик, оглядев пустой двор. – Но они могут толкаться внутри блока. Вы не подымитесь со мной, глубокоуважаемый страж?

– Конечно! – Взводный охранителей сглотнул и двинулся вслед за маленьким голодранцем…

…Недобурей Го попытался сфокусировать взгляд на низких фигурках, стоящих перед ним, однако сразу у него не получилось. В голове гудело так, словно он выпил отвратной дурняковки, а тело было неподатливо и болело так, как будто его обработал патруль коллег-стражей. Наконец ему удалось достаточно четко разглядеть сумрачное помещение, в котором обычно жили представители голодранских сословий. Двухъярусные лежаки для мужчин с рундуками у изголовья, все барахло окраинца за все его жизнь вполне помещалось в такой сундук. Вход в крошечную, но отдельную спальню жены. Такой же компактный детский отсек. Посредине длинный стол на все случаи жизни. На стене бережно расправленный гибкий видеотранслятор, очевидно не новый, сморщенный, как кожа древнего старика. У длинного стола вдоль мужской части стояли трое детей одинакового возраста – белокурая девочка, чернявый крепыш и его недавний знакомый, Уно.

Охранитель попытался встать, но тут же свалился навзничь, поняв, что он стреножен металлопластиковым тросом, каким обычно связывали приговоренных к снятию плоти. Это не придало оптимизма Недобурею Го, но он, собрав остатки воли, начал с угроз.

– Ах вы, голодранские выродки, сраный прикорм углобоков, да вы знаете…

– Знаем, – прервала его белокурая нищебродка, подошла ближе и, присев на корточки, поднесла к его глазу почти невидимый в сумерках карбоновый стилет. – Если ты еще раз откроешь свою пасть без моего приказа, клянусь небом Всеблагого и космосом Неблагого, я вырежу тебе глаз!

Только когда страж разглядел трущобного ангела ближе, он понял, что ошибался. Девчонка выглядела как играющая в голытьбу дочь какого-нибудь пана-управителя. В ее глазах не было ни сожаления, ни любопытства. Страшный ребенок смотрел на взводного так же, как сам он иногда рассматривал приговоренных на мясо, с ясным пониманием того, что ожидает этого человека в течение следующих минут.