А потом стало страшно, и поезд тронулся. Мой поезд. Малыш заметил, что впервые за многие годы грызет ногти.

Дальше.

Дальше… Дальше я заплакала, я не поверила, что может

быть так просто – рука на запястье и мой поезд уходит.

Они принялись меня утешать, сказали, что ничего плохого не случится, обо мне позаботятся, мы посидим в кафе, познакомимся поближе, а потом я поеду домой.

И ты с ними пошла в кафе?

Нет…, я сказала, что у меня брат из армии пришел и я

очень хочу домой. А он заявил, что я ему… вешалась, что со мной по человечески, а я его за кого держу? А сам заводится. От собственных слов заводится. Потом меня потащили за руку в кафе. Этот, – она кивнула в сторону «лба» – стаканчики протирал. Там за мойкой комната. Веники, швабры валяются и диван стоит. С грязной подушкой. Знаешь, с тех пор, как мой поезд тронулся, я совсем ни о чем не думала. Как не стало меня. Пух меня на диван усадил, обнял, говорил что-то, дышал, потом начал блузку расстегивать. -А ты?

– Я его ножничками ударила… Он как заорет, за морду схватился, я его шваброй по голове стукнула и бежать. Догнали…

Побили немножко. Пух сказал, что обязательно меня убьет и всякое такое, а тут появился ты. Мне всегда везло!

Малыш улыбался. Ему отчего-то стало хорошо и весело.

Ты крутая. Я, ей богу, их спас. Ножничками! В щечку!

Больно, однако!

Ага, – девчонка как-то играючи смутилась, – и шваброй.

По башке!

И они вместе расхохотались. Облегченно и по настоящему. Потом посмотрели друг другу в лицо и нахмурились оба. Карэ медленно отвела глаза.

Нас убьют, да?

Нет. – Малыш покачал головой. – Главных героев не убивают в начале фильма.

На ярко освещенном пятачке как на самой честной сцене маленькая девочка и маленький мальчик разглядывали друг друга. Они пытались понять, как случилось, что теперь им идти вместе. Хотя никто не приказывал и никто ничего не просил. И как это случилось, что впереди у них целая ночь. И хочется, чтоб она не кончалась. И никто их не убьет. В начале фильма.

Кто-то прошел за спиной. И померк свет.

Малыш успел заметить, как изменилось лицо Карэ, как взлетели ее ресницы, почернели глаза и разомкнулись губы в крике, который Малыш не успел услышать. Немеющая боль грохнула где-то вне его тела, вазочка с мороженым, сбитая его рукой, улетела и со звоном покатилась по полу, оставляя белые следы… Пришла тишина. Потом Малыш карабкался по белой стене, мучительно и тяжело.

Он чувствовал, что скоро вылезет наверх, но тут белая стена перевернулась, из нее был ослепительный свет и Малыш понял, что лежит на полу, свет – это плафон на потолке, что рядом валяется вазочка от мороженого… Еще мгновение качалась стена и протяжный звон резал уши. Малыш сел, выдохнул слишком много воздуха и сжал голову ладонями.

– Сзади и по голове. – Зачем-то сказал Малыш.

И сразу же появился Сидор. Впервые за этот вечер он появился в сознании Малыша. Сел, облокотившись о спинку стула, чуть склонив голову… Сидор, который всегда заботится о тебе.

Иди домой, Малыш, – сказал Сидор. – Тебе пора домой.

Я останусь еще немного, – прошептал в ответ Малыш.

Сидор исчез. Карэ не было. Компания в углу исчезла. За пустой стойкой была дверь. И все, что сейчас было, оказалось всерьез.

Что могло остановить тебя, Малыш? В твою главную ночь!

Дверь за стойкой поддалась, слетел крючок, у столика топтался «лоб» в грязном переднике. Увидев Малыша, он активно прибавил краски в лице, набрал в могучие легкие воздуха, но выпустить его не успел. Орать «лоб» не стал. Он вежливо объяснил, что Пух с девочкой пошел в вагончик, второй с конца на запасных путях. И какие ж были у него глаза!. Сопливые и оскаленные. Страшно ему было, страшно.