Доктор Берт ушёл.

Сет и Джонни сидели у края поля, на горе из бракованной резины.

Одна из основных задач лагеря – это тестирование новых синтетических удобрений. В поля чаще посылали работать старшие корпусы. Но иногда на подмогу приходила молодёжь.

После забора образцов «сорок четвёртым», Росс объявил небольшой перерыв.

– Я – преступник, – говорил Джонни. – Я уверен. Знаешь, у меня ведь уже были риски попасть в лагерь, или в изолятор. Но удавалось отмазываться. И, знаешь, я ведь ни капельки не исправлялся. Недельку-две думал над своим поведением, и опять за старое. Меня так достало оправдываться перед родителями! Последние пару раз я это делал просто так. Просто чтоб отстали от меня. Я сам хотел сдаться, чтобы не проходить через это снова. И в последний раз меня не стал никто отмазывать. Я в лагерь уезжал с улыбкой.

– Что такого ты делал, Джонни? – Сет смотрел на разрытое поле.

– Ну меня забрали как соучастника при взломе склада. Но я не хотел никого грабить. Просто ходил с парнями, которые обчищали магазины и всё такое. Мне нравилось ломать. Бить витрины. Я нигде не мог почувствовать такой свободы. Так легко на душе было, когда из тишины вырывался треск стекла. Громче, чем что-либо. Ты как будто на каком-то другом уровне ощущений, знаешь. Но только кто-то появлялся – я терял дух. Не от страха. Я не боялся получить по башке или что-то такое. Не хотел причинять никому боль. Люди, которые пытались защитить своё имущество, не заслужили насилия. И мне стыдно, что приходилось их пугать. Говорят, что даже у самых стойких остаётся травма психологическая на всю жизнь.

– А если сейчас окажешься на воле, возьмёшься за старое?

– Да точно! – Джонни махнул рукой. – Я не знаю, почему здешние так любят себя обманывать. Типа раскаиваются, типа не хотели. Если в твоей природе нет тяги к преступлению – ты никогда не пойдёшь против Кодекса. Я вот ни капли не исправляюсь. Я просто штраф отрабатываю. И как отработаю и вернусь, сто пудов куда-нибудь влезу.

– Это странно, Джонни. Неужели нет ничего, куда бы ты мог деть свою агрессию? На стройке, например.

– Я работал на стройках, пока в школе учился. Немного легче становилось. После смен, не хватало сил куда-нибудь не туда влезть. Но это обман. Это не разрез ночной тишины. Я не очень нормальный, Сет. Я это понимаю. И поэтому, должен сидеть здесь.

– Как-то грустно, – Сет посмотрел Джонни в глаза. – То есть ты не хочешь получить второй шанс?

– Да бессмысленно это всё. Я знаю, что ты можешь помочь выбраться. Но я не хочу.

Они на пару мгновений замолчали. Джонни постоянно покачивался и ковырял носом ботинка резину под ногами.

– Слушай, Сет, – произнёс он. – Я не понимаю, что ты тут делаешь. Ты вроде из тех, что случайно сюда попал. У тебя отец со связями, при деньгах. Ты и сам мог бы выбраться. Написать этот тест или что там нужно. Зачем ты здесь?

– Я не хочу вступать в отношения с системой. Не хочу откупаться, потому что не считаю себя виновным. Мы с Тоддом никого не убивали, не грабили. И мы ничего не заработали на своём деле. Только хотели открыть людям глаза. Системе такое не нравится, и это понятно. Но это не делает меня преступником.

– Кодекс с тобой поспорит, – Джонни усмехнулся.

– Пускай спорит. Есть вещи поважнее. Ощущение себя настоящим человеком. Не рабом, не винтиком системы. Чем-то самостоятельным. Тодд смог таким стать. Единственное, что его остановило – это выстрел. И он не успел рассказать обо всём людям. О том, как важно быть сильной единицей, защищать свои интересы. Вставать по утрам не во имя Заказа, не для жилья или еды, а для создания чего-то. Многие в «ЦесКорпе» создавали просто нереальные вещи. Например, вот эту жижу, которая сейчас разлита по полю. Рабочие и инженеры «ЦесКорпа» каждый день создавали вещество, которому нет аналогов в мире. Но они делали это из-под палки. Представь, на что способен человек, который болеет своим делом, который прекрасно понимает, что делает мир лучше. И таких – миллионы. Нет, миллиарды, Джонни.