– Да нет же, вы не понимаете, – горячась, проговорил Кунжутов. – Не в деньгах дело. То, что вы от меня просите, невыполнимо, потому что наука до этого ещё не доросла и в ближайшие годы не приблизится к этому ни на йоту. А мне, как овцеводу, вообще нет никакого интереса до подобных идей, фантастических идей. Извините меня, но это просто какая-то нездоровая блажь, не стоящая внимания серьёзных людей.

– Не кипятись, дедуль. Всё уже придумано, наука подросла, пока ты с баранами возился. – Второй амбал достал из пиджака картонную коробочку, испещрённую азиатскими иероглифами. – Вот, японцы недавно замутили.

– Что это? – спросил Кунжутов, переводя смущённый взгляд с одного губернаторского сторонника на другого.

– У! – как бы ответствуя Евлампию Христофоровичу, выдавила из себя обезьяна.

– Это, дедуля, то, что поможет тебе пробить макаку на ржач, – пояснил первый амбал, протягивая коробочку Кунжутову. – Только вчера с Сикоки привезли.

– Откуда, простите? – Кунжутов напряг слух.

– С Сикоки, – повторил амбал. – Остров такой знаешь, Сикока называется? Вот оттуда и привезли. Самураи постарались. Они, говорят, на морских свинках свою фишку попробовали.

– И что, вы хотите сказать, свинки смеялись? – постучав пальцем по коробочке, несколько испуганно спросил Кунжутов. Ему живо вообразилась японская лаборатория, где среди смеющихся грызунов мечется горстка восторженных, полубезумных учёных.

– Ну тогда бы мы тут не балакали, – сказал второй амбал, доставая из кармана пачку обтянутых резинкой долларов. – Вот задаток. Через месяц получишь ещё. – Пробежав большим пальцем по купюрам, он положил их на коробочку, усеянную иероглифами. Кунжутов от удивления вздрогнул. – Главное, – продолжил амбал, – чтобы макака смеялась. Большего мы от тебя не просим. И помни, для кого делаешь.

– Но я же никогда этого не делал. Как же я разберусь? – Коробочка задрожала в руках Кунжутова, и над пачкой долларов объявилась угроза падения.

– В инструкции всё написано, – придерживая кривоватым мизинцем повисшие на краю деньги, сказал первый амбал. – Месяц, дедуль, месяц. Сделаешь раньше – тебе же лучше.

Кунжутов хотел было возразить (он совершенно не мог понять, почему именно ему, простому сельскому овцеводу, навязана столь необычная работа), но пачка долларов, подрагивавшая перед самым его носом, подсказала, что лучше будет промолчать.

– Хотя бы скажите, как его зовут, – сказал Кунжутов, взяв обезьяну за протянутую к нему руку.

– Черчилль, – в один голос сказали губернаторские клевреты.

Кунжутов грустно посмотрел на обезьяну, не менее грустно смотревшую на него.

«Неужели, – подумалось ему, – эволюция только затем вывела человека в цари природы, чтобы он заставил шимпанзе смеяться над Чапаевым?»

– Звони, если чего надо будет, – сказал первый амбал, вручив Кунжутову визитку.

Амбалы синхронно одели на себя очки и, не простившись с хозяином, покинули его дом.

Евлампием Христофоровичем овладело дурное настроение: ему на голову свалился меланхоличный шимпанзе, а котлеты уже остыли.

– Ну что, Черчилль, давай поглядим, как тебя развеселить, – распечатывая коробочку, сказал Кунжутов.

Внутри оказалось два пакетика с засушенной травой, пакетик с кокосовой стружкой и три запечатанные пробирки, наполненные жидкостями разного цвета: красной, синей и зелёной. Вот, собственно, и все компоненты загадочного средства, которое должно было привить обезьяне чувство юмора. В инструкции к препарату не оказалось ни одного русского слова, там не было и английских – сплошная азиатская тарабарщина.

– Да они смеются надо мной! Вот история! И что же мне, Черчилль, с тобой делать? – спросил Кунжутов, нагнувшись к обезьяне. – Ты бы хоть подсказал, что ли.