– Что-то со мной подеялось, Олимпий, придется коня запрягать. Вези меня домой, один я не доеду.

Олимпий – молодой парень лет двадцати пяти, одинокий сирота, из крайней бедности нанялся к Агапу этой весной в работники. Не говоря ни слова, Олимпий повез хозяина домой.

– Да ты не гони шибко, внутре-то у меня ровно что отрывается. Ой! Однако конец мне пришел.

Приехали домой. Сбегали за дедком Евдокимом.

– Ну что с тобой, Агап? Экой ты крепкий да здоровый был. Бог даст, поправишься. Где у тебя болит-то? Вот тут болит? А здесь?

Он дал Агапу выпить отвар какой-то травы. Пошептал, дал святой воды, но все было бесполезно. Вышел из горницы, кивнул головой Агаповой бабе, и она вышла за ним в сени.

– Марина, Агап долго не проживет, пошли в Киргу за попом, исповедовать его надо и соборовать.

Агап метался на постели, стонал от нестерпимой боли, просил пить.

Весть о болезни кузнеца разнеслась по всей деревне. При встрече бабы и старухи говорили одна другой:

– Слышала, кума! Агап захворал, говорят – шибко худой, наверно, умрет. Работник за попом в Киргу поехал. По всем приметам, испорчен, хомут надет на его.

– А дедко Евдоким что? Он ведь хомуты снимает.

– Звали, ничего не помогает, лечил уже.

– Ну тогда, наверно, не хомут. Ни к чему он молодого работника нанял. Марина баба молодая, поди, с работником связалась да отравили Агапа-то.

– А кто его знает, может, и отравила. Ладно, кума, уж не бери греха на душу, не говори никому, может, он вовсе не отравлен, а сам захворал.

К утру Агап стал бредить и умер. Попа привезли поздно. Хоронить без покаяния поп не разрешил. Тут же поехали в волость за становым. Съездили в Белослудскую, привезли станового, навели следствие, допросили жену и работника, и Агапа похоронили…

Агап Махотин с женой Мариной были из каторжан. Пришли в деревню только с душой да телом. Он уже тогда был в годах, с рыжей окладистой бородой, высокий, крепкого сложения. Марина была намного моложе его, чернявая, невзрачная, бойкая и злая на язык. За шустрость и малый рост деревенские остряки прозвали ее Ящеркой.

Пожили они с год в работниках и стали строиться. Агап был человек мастеровой и трудолюбивый, лучшего кузнеца, чем он, во всей округе не было. Марина мастерски варила самогон, кумышку и пиво. Всегда имела вино в запасе и поторговывала им еще при муже. А после смерти Агапа стала торговать хмельными напитками в открытую.

Через полгода Ящерка обвенчалась с Олимпием и не только не уронила хозяйство, а наоборот, пошла в гору. Во дворе поставила избу с отдельным ходом, и день и ночь пошла винная торговля. Много раз ее уличали в плутовстве, что она продавала кумышку за первач, но ей как с гуся вода. Баба она была жадная и хитрая, за словом в карман не лезла, и ей все сходило с рук.

Многих деревенских мужиков споила Агапиха. На нее злились женщины, мужья которых пропивали все до нитки в ее кабаке. Грозили даже красным петухом. Но Агапиха была не из трусливых. Были даже такие, которые специально ездили в волость и доносили на нее уряднику или становому и добивались, что из волости кто-нибудь приезжал, но все было напрасно.

Когда в деревню из волости приезжал урядник, Агапиха приглашала его в гости, угощала вкусными блюдами, подносила рюмочку, при этом клялась-божилась, что рюмочка у нее всего одна, и то плохонькой кумышки, которая осталась еще от праздника и вот уже полгода как стоит и вся выдохлась. За первой рюмочкой непременно следовала вторая, и так до тех пор, пока пьяный урядник или оставался у Агапихи ночевать, или с песнями ехал обратно в волость…

После смерти Агапа кузница долго стояла заколоченной. Елпанов по сходной цене купил у его вдовы кузнечный инструмент и построил свою кузницу. Он и раньше знал кузнечное ремесло – немного, правда (еще на Новгородчине с кумом Афанасием они держали на паях какую-никакую, но кузницу). Теперь же, когда деревня осталась без кузнеца, Василий расчетливо прикинул, что кузнечное дело – не без выгоды.