– Замётано! Улыбка больше не исказит своим искусственным светом моё серьёзное лицо, – сказала ГлаГея, усмехнувшись ещё раз.

– Ну, ладно, адью! Пока! Или как там у вас по-французски?…

– У нас там по-французски говорят: «О ревуар, о прекрасная, о Афродита, о Каллипигос!»19… типа «увидимся снова».

Ёма на мгновение застыла в растерянности.

– Ну, ты, бля, своей пытливой мыслью проникла просто в самую толщу, в самые глубокие анналы, так сказать древнегреческого естества… – начала говорить Ёма.

– Анналы – это от латинского слова «annus – год», а не от кого-то другого слова, – сказала ГлаГея серьёзно.

– Да что ты! – воскликнула Ёма. – А я-то, дура невежественная, думала, что римляне нахапали себе в Греции не только богов, имена которых извратили, но ещё и заимствовали идею прекраснозадости…

– Нет, не заимствовали, – сказала ГлаГея серьёзно. – Они, как немцы, всё записывали. Каждый год, самое важное. Вот и получились… годовые… анналы.

– Ну, что ж, весталка ты наша непорочная, – глубоко вздохнула Ёма. – Скажу тебе так: «За комплимент спасибо!» Да, потому что воспринимаю это именно, как комплимент, и тебе тоже подарю в поездку стишок… от Игоря Губермана…

– Что ещё за стишок? – напряглась ГлаГея.

– Очень простой стишок… Как раз подходит римской идее стойкости в её женском варианте… Ну, типа, непорочная весталка, хранящая огонь и всё такое… Я правильно помню, что если кто весталку соблазнит, или весталка не усмотрит за огнём, и он потухнет, то как говорил герой одной известной кинокомедии: «Так он лукавый презлым заплатил за предобрейшее?!..Повинен в смерти!»20

– Правильно, правильно помнишь… Давай уже, не томи. Что там у тебя за вирши21?

Ёма медленно, с распевом продекламировала:

– Любым любовным совмещениям / Даны и дух, и содержание, / и сексуальным извращениям / я отношу лишь воздержание.

ГлаГея сидела молча, наморщив лоб.

– Что молчишь-то? – спросила Ёма.

– Да вот не знаю – в ладоши хлопать или матом ругаться, – сказала ГлаГея серьёзно.

– Ну, ты тогда давай, матернись по-своему, по-латински…

– А тебе не жирно будет? – спросила ГлаГея спокойно, посмотрев на Ёму пристальным взглядом.

– Это же из любви к искусству… Это почти акт научного поиска…

– Ну, если акт, тем более научный, то слушай, – сказала ГлаГея и произнесла, чётко выговаривая каждое слово. – Eia cape, mentula tomatae…

Выдержав паузу, ГлаГея добавила, подняв палец вверх:

– Nullus est enim!

– И теперь перевод для тех, кто в школе на стажировку не в МИД ходил, а картошку в полях убирал… – сказала Ёма.

– А это и есть примерно про картошку, – усмехнулась ГлаГея. – Вот вам нате, х@й в томате… Ибо нех@й!

– Ну что ж, ощущается серьёзная профессиональная подготовка и солидная научная база, – сказала Ёма, покачав головой. – Изучение наследия Древнего Рима в надежных руках… На этой положительной ноте разрешите откланяться…

– Viento en popa! – сказала ГлаГея. – Переводится с испанского, как – попутного ветра в корму, и никак по-другому. Popa – это корма корабля. В прекраснозадую Афродиту испанское слово popa вставлять нельзя…

– Я так сразу и догадалась, что нельзя, – улыбнулась Ёма. – А что можно?

– Что что можно? – переспросила ГлаГея.

– Вставлять-то, что можно?

– Nalgas, ягодицы. По-испански будет Afrodita de Bellas Nalgas, Афродита с прекрасными ягодицами.

Ёма смотрела на ГлаГею озадачено.

– Не, ты, правда, не гонишь? Ты чё, специально вопрос изучала? Откуда знаешь?

– Это нам в МИДе рассказывали, пока ты картошку копала… – усмехнулась ГлаГея.

Ёма на мгновение задумалась, и потом сказала примирительным тоном:

– Ну, ладно, давай, счастливого пути… В Питере тебе удачи… И желаю тебе зажечь там, по древнему обычаю непорочных весталок… огонь… ростральных колон… А то стоят в центре города два фаллических символа, и не горят… Не порядок… If you don’t use it, you lose it…