Петрович со Степанычем тревожно переглянулись. Виталий Иванович с любопытством продолжал слушать.

– Не хочу никого обвинять в принятии не совсем правильных решений… Хотя, нет. Пожалуй, именно, что хочу.

Виталий Иванович откинулся на спинку стула, закинув ногу на ногу.

– Так вот, – Васильевич продолжал, глядя прямо в глаза собеседнику, – В последние два года политика перераспределения доходов среди определенной части населения стала более агрессивной и несправедливой. Более того. Эта политика стала довольно неразумной.

– Что вы понимаете под понятием «неразумной»? – спросил Виталий Иванович.

– А то, что часть населения, а если быть точнее, конкретно ваше сословие, сословие военных людей стали изымать у нас гораздо больше продуктов нашей деятельности, чем мы могли бы вам дать с учетом разумного подхода. Отсутствие правильного и необходимого учета наших ресурсов стало приводить к тому, что у нас изымалось практически все, что мы производили, вплоть до резервных фондов и запасов, необходимых не только для нынешнего проживания, но и для будущего выживания в целом.

Степаныч и Петрович побледнели от такой наглой откровенности их товарища, произнесенной в лицо их оппонента. А Васильевич уже не мог остановиться.

– Нам приходилось идти на ухищрения в виде припрятывания части урожая, необходимого для следующей посевной. Иначе бы мы лишились абсолютно всего, абсолютно. И на следующий год нам просто было бы не для чего возделывать землю. Нечем было бы сеять. Поэтому мы на общем собрании жителей нашей общины решили сняться с насиженного места и искать более благоприятные для проживания нас и наших детей места. Где никто не смог бы безрассудно помешать нам устраивать свою жизнь. Вот.

– Что ж. Довольно откровенно и очень смело говорить мне в лицо такую правду. Не страшно, что я могу среагировать как-то неадекватно? – Виталий Иванович усмехнулся.

– Страшно, – Васильевич встал с места.

– Присядьте, присядьте, уважаемый, – офицер рукой указал Васильевичу на его стул.

Васильевич вернулся в сидячее положение.

– Страшно. Но не за себя и моих товарищей, – Васильевич указал на своих друзей, – Мы уже старики. Можно сказать, свою жизнь уже прожили. Поэтому нам не страшно от осознания того, что вы можете с нами сделать все, что захотите. Мне страшно за моих молодых соплеменников, за женщин и детей. Надеюсь, у вас, Виталий Иванович, найдется в достаточной мере милосердия к этим людям, и вы не станете причинять им вред.

– Могу вас, уважаемый, успокоить, – Виталий Иванович встал со стула и, заложив руки за спину, начал неторопливо прохаживаться по помещению туда-сюда, – У меня нет никаких дурных намерений в отношении кого бы то ни было из вас.

Старики удивленно переглянулись.

– А какие у вас намерения, позвольте спросить? – поинтересовался Степаныч.

– Самые благие, – остановился Виталий Иванович, – Ну, если и не самые благие, то уж точно неподразумевающие причинение вам вреда.

– Объясните. Мы не понимаем, – попросил Петрович.

– Извольте. Но прежде скажите мне, какое место вы трое занимаете среди своих людей, какова ваша роль в вашем обществе? Вы достаточно пожилые люди, хоть, и это приятно отметить, довольно крепкие. Значит, охотой и тяжелым сельскохозяйственным трудом вы не занимаетесь. Тогда чем вы занимаетесь?

Старейшины вновь недоуменно переглянулись.

– Мы являемся некими носителями старых знаний, накопленными людьми за долгие годы своего существования, – ответил за всех Васильевич, – Я преподаю нашим людям историю. Во всяком случае, такую, какую сам когда-то почерпнул из попавшихся мне в руки источников. Петрович у нас преподает точные науки, грамматику, учит детей немного математике, физике, химии. Еще он у нас большой специалист в сельскохозяйственных науках. Учит правильно растить урожай. А Степаныч через свои сказки старается научить различать добро от зла. Иногда он пересказывает всем нам, как может, другие литературные произведения, читает стихи.