Инга, возомнившая себя книгой, берет слово

– Ой, ой, ой… – не без иронии в интонации заметила Инга, возомнившая себя книгой. – Какой-то у нас тут детективчик намечается, или как? – задала Инга вопрос, но услышав в ответ реплику «Или как», так и не озаботилась тем, чтобы узнать, кому она принадлежит, и, выпив сто грамм виски для храбрости, ушла на дискотеку, где играют дабстеп.

Фантазии о Розе

Сесиль, да-да, та самая секретарша Сесиль Бонкур, водившая шуры-муры с главным редактором Le Figaro Эсьеном Мулле, была любящей матерью и листала новый выпуск газеты своего любовника, пестривший сенсациями. Ее дочь Роза могла бы в то время уже заниматься любовью в Мадриде с художником-авангардистом, как будто других уже не осталось. И именно, любовью. Не принято у испанцев заниматься просто сексом, тем более, с француженками. Внешность Розы позволяет ей пойти потом в бар и найти еще кого-нибудь. И тот, очередной, обязательно станет писателем. Он проживет яркую, но, в большей степени, несчастную жизнь, и его признают только после его трагической смерти. И он станет легендой, кумиром молодежи следующих времен. Роза так обворожительна, что в ней невозможно ошибаться. Роза росла без отца. Недаром Сесиль частенько вспоминала о мечтах своей маленькой Розы, которая мечтала, или, по крайней мере, говорила как-то своей милой маме, что она обязательно станет работником Красного Креста и/или Полумесяца и уедет туда, где люди будут нуждаться в помощи. Мама, конечно, похвалила свою ласковую девочку за такие стремления, сказав ей: «Еще все впереди, радость моя, а пока что наслаждайся детством». Потом они больше никогда не говорили об этом, и Роза уже успела стать в своих мечтах ветеринарным врачом, почтальоном, нянькой в детском саду, цветочницей, продавщицей мороженого, медсестрой на передовой в Авдеевке, певицей, киноактрисой, и список ее будет продолжен. Список ее будет достаточно длинным, так как Роза будет ветреной непостоянной девочкой, влюбчивой в новый образ.

Страсти по Густаво Флоресу

Роза прекрасно ориентировалась в пространстве и подарочных упаковках. Своему милому другу Густаво Флоресу она подарила нежно обернутый легкой тканью воздушного цвета предмет. К обволакивающей его ленте была приколота открытка с надписью: «Милому Густаво от Розы на много-премного лет…» (а на открытке – море).

Густаво проснулся от стука в дверь в своем гостиничном номере в Гранаде. Он только крикнул что-то невразумительное в сторону двери, явно давая понять горничной, или кому бы то ни было, насколько некстати он был разбужен тем горьким от опрокинутой накануне кавалькады бокалов абсента утром.

Густаво открыл дверь. На полу перед ней лежал подарок Розы. Он поднял его, закрыл дверь и взглядом, похожим на разрушающееся мироздание, прочитал: «Милому Густаво от Розы на много-премного лет…», и повернув открытку морем к себе, отчаянно сжал зубы, как будто они были в состоянии сдержать поток океана слез. Густаво бросился в ванную комнату, и изрыгнул из себя грусть, обессиленно сполз к ободку ванны и застыл с повисшими над подбородком липкими нитями слюны. Так он провел полдня. Он открывал воду и трогал ее. Вставал, раздевался, погружался в едва теплую купель гостиничного номера. Сквозь витраж окна пробивался луч благостного солнца. В итоге Густаво вспомнил, о чем он писал в своем рассказе «Отпуск», и решил уверенно, что у него еще есть шанс. Освеженный душем и одухотворенный надеждой, которую внушил он себе сам, Густаво вышел из ванной комнаты и, осмотревшись, заметил забытый на постели сверток, обернутый тканью легче ветра, и дернул за ленточку, обвивавшую некий предмет. Аккуратно избавив предмет от ткани, Густаво с нескрываемым любопытством принялся рассматривать, казалось бы, обыкновенную книгу. Однако, сам автор подарка уже внушал таинственное желание открыть ее и безоговорочно отдаться ее содержанию… Едва открыв ее, Густаво был потревожен очередным стуком в дверь. Помимо настойчивого громыханья с той стороны, Густаво услышал крайне волнительное, как приговор звучащее и ничего приятного не сулящее предупреждение: «Откройте, полиция!..»