Если же такового у тебя не появится, нам не страшно, ведь ты всегда будешь находится рядом, а мы будем жить в хорошей благоустроенной комнате, постоянно любоваться друг другом и ходить друг к другу в гости. Нам будет всегда приятно видеть тебя и у нас в гостях, мы будем чувствовать, что ты о нас помнишь.

Вот только вопрос: насколько тебе самому будет комфортно со всем этим жить и это всё выдерживать? Ведь если нас не расселять, то есть не решать, нас станет очень много, и нам будет очень тесно в твоей квартире, и тебе придётся нам отдавать ещё одну комнату, потом ещё одну, потом ещё, и в конце концов тебе самому негде станет жить. А когда у человека наступает такое состояние, когда ему негде жить в прямом и переносном смысле, у него рушится мир, подтягивая за собой ещё и веру в себя. И тут начинаются американские горки, которые, как ни странно, едут только вниз, вниз и ещё раз вниз.

Зачастую такие поездки заканчиваются только там, внизу, где тебе уже комфортно и уютно, ответственности минимум, действий минимум; максимум, наверное, только бездействия и лени. Да и людей вроде бы достаточно, чтобы найти собеседников и единомышленников. Хотя думаем, что у тех, кто там остался и кому там нормально, мышление и желания более-менее совпадают».

Вот с такого мировосприятия и началась моя долгая, как мне тогда казалось, школьная жизнь, которая, как ни странно, пронеслась как фанера над Парижем.

***

В первом классе нас ждал очень нехороший момент, связанный с уходом в мир иной нашего одноклассника. Похороны пришлись на первые дни нашего первого класса. Да, этого из памяти не убрать. Наверное, и не нужно этого делать.

Вот только каждый раз, когда я приезжаю на родину, хочу сходить к нему на могилку и почему-то каждый раз этого не делаю. Почему, сам не могу понять. Возможно, боюсь чего-то того, о чём не подозреваю; возможно, дела меня закручивают так, что вспоминаю об этом уже на пути домой. Быть может, накатывает лень, во время которой вообще никуда не хочется; а может это всё происки моего подсознания, которое хочет сберечь моё психическое здоровье. Или просто не пришло время, я ещё не готов.

В общем, я не знаю точного ответа, так как «не копался» в нём настолько глубоко, насколько я умею это делать. Тем не менее, факт остаётся фактом: с момента похорон я ни разу не был на могилке своего одноклассника.

(Ремарка: пока шла работа над этой книгой, я съездил на родину и посетил его могилу. Это избавило меня от чувства вины, которое около 40 лет всегда находилось где-то рядом.)

***

Я никогда не забуду, когда на линейке перед всей школой мне сказали выйти в центр для того, чтобы все увидели вора. Вора мопеда. Как сейчас помню тот стыд, который меня ещё очень долго не отпускал к себе домой, в тихий и спокойный уголок мозга, где никто меня не видит и не слышит и где было хорошо и комфортно.

Наша семья в деревне считалась образцовой, хотя я это слышал только от моих родителей вместе с тем, что важно себя вести так, чтобы «люди ничего плохого о нас не говорили». А тут я украл мопед. Подвёл всех. Опозорил. И нет мне прощения. Тогда, стоя на линейке перед всей школой, я заранее казнил самого себя.

фото из личного архива

Конечно, я соглашаюсь, что кража мопеда была плохой идеей. Но за ним я пошёл лишь потому, что ранее не получил от родителей никакой поддержки (впрочем, я никогда её не получал). Несколькими месяцами ранее, до того самого позора, мой старший брат, отбыв в столицу на два года служить Отечеству, оставил мне сломанный двухскоростной мопед «Карпаты». На мои просьбы купить запчасти и починить его мать с отцом никак не реагировали, вот я и стал действовать сам. Но так как денег на тот момент у меня не было, вопрос я решил первым же способом, пришедшим в мою юную головушку. Причём совершенно не заботясь о последствиях, которые меня, слава Богу, привели всего лишь к постановке на учёт несовершеннолетних, а не в тюрьму.