– Меня не спасли, а я спас, уроды, – заключил Стефан. – А Киткат идиот. Кто ж на кучу листьев встает.

Никита еще замочил рукав и испачкал костюм. Мы ждали их на безопасном асфальте. Они еле плелись. Спустя пять минут в классе все наблюдали, как Никита и Стеф с диким хлюпаньем в кроссовке заходят в класс. Мокрые следы оставляли внушительный шлейф.

К Стефу тут же подошел Лад:

– Извини, чего-то нашло, – максимально коротко и спокойно сказал он. – Без обид?

Но Стефан молчал, не смотрел на него, разглядывая батарею.

– Мир? – продолжил Лад.

– КАТАЕВ! – раздался громовой голос Горыныча.

Трудовик ворвался в кабинет. Как порывом ветра всех отбросило в стороны, словно вокруг трудовика была санитарная зона. Сам он подошел к Ладу и схватил его за воротник.

– Ты чего уборщице орал? Ты почему не убрался в слесарке?

– Я… это…

– Это был я, – сказал Стефан, миролюбиво улыбаясь.

Горыныч обернулся к нему, и сам растерялся. Бустендорф улыбался, словно валерьянкой брызгал. Успокаивалось все вокруг.

– Отпустите его воротник, это дорогая рубашка, – сказал Стефан тихо. – Это был я, мы шутили.

– Шутили, – выдохнул трудовик. – Не смешно. Уборщице семьдесят три года.

– Моя вина, – пожал он плечами. – Останусь после следующего урока, уберу мастерскую.

Я, щелкнув кнопкой, прекратил снимать. Все вокруг узрели важность момента, но никто не мог осознать объем важности. А Стефан, взявший чужую вину на себя, улыбался. Тут в кабинет вошла географичка, и трудовик ушел. Стефан и я сели на последней парте, поближе к батарее. На ней Стеф незаметно от урока сушил носки. Ладушка сидел перед Стефаном, и вертелся. Ощущал, видимо, что Стеф сверлит ему спину взглядом. Бустендорф же глядел в тетрадку, потому что он любил географию.

– Стеф, – не выдержал Ладушка, повернувшись к нему. – Ты чего сделал?

– Взял твою вину, – пожал он плечами.

– Я тебя просил?

– Ну так иди и скажи трудовику, что это ты сделал.

Ладушка отвернулся. Терпения хватило на минуту.

– Стеф, что мне сделать? – Ладушка и правда был очень растерянным.

А Стефан, взглядом победителя, с духом Ганди и несопротивлением злу, подпер свою пухлую щеку кулаком:

– Больше не делать так.

С тех пор они никогда не ссорились.

Про месть, которую подают вонючей

Октябрь пришел быстро, и со странно приятными новостями. Вечером мне позвонил Марк:

– Ты прикинь, наши записи по всей школе! – Он радовался в трубку и что-то ел. – Марик из параллельных классов сказал, что видосы про бабулю и бутылки копируют!

– Эмм… Что нам делать?

– Снимать еще! Но профессиональней. А то дерьмо какое-то.

Старые видео стали причиной новых. На следующий день, на урок литературы, пришла Марианна с завучей Бэллой (Бэлла красавица), и публично спросила нас:

– Это вы снимаете все эти видео? Бутылки бьете, бабушкам кричите? Мне показали в старших классах.

– Это не Никита! – заорал Лиор.

Мы вжались в стулья, но потом передумали и расправили плечи.

– Очень остроумно, только я запрещаю, – холодно сказала она. – За пределами школы – что угодно. И распространять больше не смейте. Сюда учиться приходят.

– Марианна Владимировна, это же смешно, – робко, но громко сказал Марк с поднятой рукой.

– Вот это смешно, обхохочешься. – Она швырнула пачку тетрадей на стол. – Называется элементарным бездельем! У вас было две недели – две! – на сочинение. А вы что сделали?

Таволайнен набрал воздух в грудь как перед погружением в бездну.

– Всё списали из сборника сочинений! – Марианна уперлась рукой в собственный бок. – Никаких переписываний. Устала я быть с вами доброй. Сидите по домам, тухнете, а свои шутки идиотские в школу приносите! Бэлла Эдуардовна, засвидетельствуйте, что я запретила этим киношникам снимать