– Со мной поздоровались два человека, которых я не знаю, – пожал плечами Лиор, когда мы стояли в очереди в столовой. – Вон, еще один пялится.

– Вы два главных актера, чего такого, – сказал Лад. – Я вот не актер.

Раннее утро пятницы. Снова два урока труда. Мы со Стефаном приходили раньше всех, так что первые пару недель я изучал только его. Он спокойный, тихий, элегантный, лишь очков не хватает. С каким-то легким достоинством. Даже если мы прятали его рюкзак, пока он переодевался в раздевалке, он смеялся с нами совершенно искренне. Нам же становилось стыдно.

Так вот, мы с Стефаном стоим возле закрытой двери слесарной мастерской. Горыныч уже пришёл, сидит в своей каптерке. Спать хотелось безумно, я даже немного вздремнул, прислонившись к стене. У Стефана глаза слипались, но он продолжал стоять. Потом пришли Славик и Лиор, за ними Марк с курткой. Он даже не разделся в гардеробе, боялся опоздать. К трудовику нельзя опаздывать.

– Томаш опять в учительской? – спросил Марк.

– Он в санатории. – Брат и правда в конце сентября уехал в санаторий. – Они там учатся, представляете. Говорит, с золотой медалью приедет.

– Там учеба на отстань, – отмахнулся Марк. – Всё равно, что нам учиться 7 марта. Имитация.

Дверь слесарки открылась, оттуда вышел Горыныч.

– Заходим внутрь.

Прошли в кабинет, сели. Пока трудовик рисовал на доске очередной чертеж, открылась дверь и вошел Лад. Он быстро юркнул к ближайшему столу, но Горыныч резко развернулся:

– Стоять!

Лад не остановился, а сел на место. Трудовик напрягся:

– После занятий убираешь мастерскую.

– Да я на две минуты опоздал. – У Лада это вышло не восклицанием, но максимальным выбросом его сдержанных эмоций.

– Пробки? – хохотнул трудовик.

– Винные, – попытался пошутить Лад.

– Что сказал?

– Что слышали, – не выдержал Лад.

– Убираешь после занятий – подтвердил трудовик. – Все, достаем инструменты.

Лад от злости пнул парту. Но ни звука сам не произнес.

Весь первый урок мы старательно изображали из себя прилежных учеников. Пилили грабельки и чистили их наждачной бумагой. Никита, выпрямив и без того прямую граблю, за десять минут до звонка сел за парту и начал повторять домашнее задание. Ладушка уже закончил и глядел в окно. Горыныч сидел у себя в кабинете.

И вот Лад увидел, как за окном ходит старушка-уборщица.

Я был рядом с окном, на улице уже шел снег. Окна заклеены плотным полиэтиленом, но солнце отсвечивает. Мы видим, нас – нет. Ладушка решил этим воспользоваться.

– Савва, включай. – Ладушка вручил мне мой же портфель.

– Что ты будешь делать?

Лад снова ударил рукой по портфелю – мол, доставай давай. Лиор и Киткат обернулись на доставание камеры, как дети на звук фольги из-под шоколадки. Ладушка приблизился к окну и тихим голосом Фредди Крюгера позвал:

– Бабуля!

Бабка за окном вздрогнула. Бустендорф, стоявший рядом со мной, чуть не заржал, но я вовремя прикрыл ему рот рукой.

– Раздолбаи, ложитесь! – шикнул Ладушка.

Все шестеро тут же полегли вниз, ниже уровня подоконника, и чуть приподнялись вверх, прекрасно наблюдая, как бабулёк оглядывается. Я поднимал камеру, высовываясь из глади потрескавшегося подоконника.

– Ладушка, ты с ума сошёл! – постепенно сходящим на нет голосом отозвался я. – Она же уборщица наша.

– БАБУЛЯ! – заорал Ладислав.

Бабка вздрогнула, и веник выпал из рук. Завертелась, как волчок, оглядывается, даже наверх посмотрела.

– Батюшки, свят-свят, – долетал до нас голос божьего одуванчика.

– Бабуля, давай танцуй! – не унимался Ладушка.

Она замерла и жалела, что лекарств не было в кармане, наверное. Ладушка сам не выдержал, взорвался смехом. Больше не смог сдерживаться никто. Бабуля в этот момент приблизилась к стеклу, а тут перед ней возник статный образ высокого угорающего Ладушки.