Мы бросились к Томашу, что весь этот день сидел в учительской. Он мог передвинуть все наши занятия в один кабинет.
– Вы чего опять учудили? – железным голосом спросил он.
– Ну надо. – Аргументу Славика закивали остальные пять голов.
Дома мы соорудили специальную конструкцию в рюкзаке. Рюкзак ставился на подоконник. Рядом с подоконником стояла парта первого ряда. Пришлось вырезать дырку, но охват камеры идеальный. Таволайнен принес карту на 512 мегабайт, этого хватало на сто минут беспрерывной записи в среднем качестве.
Утром в коридоре обсуждение было бурным.
– На перемене надо будет сбрасывать на КПК, – предложил Марк, тряся своим новым прибором.
– А если не поведет бровью?
– Как же, не поведет. Мне кажется, я тут эту вонь чую.
И вот появилась она. Марианна, еще в пальто, уже шла по коридору с ключом в руке.
– Привет, ребята. Вы заходите, я сейчас приду.
В прекрасном настроении она вошла в класс, мы за ней. Я первые секунды не дышал, а потом вдохнул. И ничего. Никакого запаха. Лиор тут же подбежал к петуху, принюхался, и вернулся ко мне на первую парту.
– Только начало гнить, – улыбнулся он в рюкзак, что уже стоял на подоконнике.
Марианна начала с пламенных речей. Успеваемость падает по всей школе, но больше всех катимся мы. Вот Славик, и тот уже тройки хватает. Таволайнена вообще исключить надо, лишь играет в свои игры по вечерам, как родители говорят. Стефан по субботам не ходит, а учеба важнее взглядов. Работать, и усиленно работать, ведь язык и литература – важнейшие предметы для выпускных экза…
Она осеклась и принюхалась. Стеф грыз ручку, и так глубоко ее засунул, что подавился.
– Что это за запах?
Лад хотел засмеяться, но рыгнул.
Марианна хотела продолжить проповедь, но сидевшая на первой парте рядом с пианино Элла сделала прекрасный рвотный позыв.
– Марианна Владимировна, тут… вонь откуда-то, – залепетала она.
И тут эту вонь ощутил я.
О, это был тошнотворный, пропахший плесенью майонез, гнилые овощи и еще какой букет. Марианна прошла по классу. Источник вони установить трудно, ведь вся комната уже благоухала.
– Что так воняет? – наконец спросила она. – Еда в рюкзаке у кого есть? Лиор, что в рюкзаке на подоконнике?
– Ничего, тут даже не пахнет, – спохватился он.
– Правда, не пахнет. – У меня на сердце отлегло. – Окна надо открыть, мальчики.
– Они же заклеены! Директор сказал, не открывать до апреля.
– Что ж… Давайте откроем дверь!
Дверь открыли, но ничего не помогло. Вонь усиливалась. Следующие пятнадцать минут игнорирование запаха превратилось в пантомиму, игру лицевых мышц, смущенные улыбки и попытки занять мысли учебой. Пахло натуральным болотом и тухлыми яйцами.
– Так, ребята, нам надо найти этот запах. Что-то гниет, наверное, за пианино. Пока мы все тут не умерли.
В эту минуту Элла смачно извергнула из себя струю завтрака прямо на ковролин.
– Ужас! – вырвалось у Марианны. – Помогите Элле, чего стоите? Там, швабра за классом. Зовите завхоза срочно!
Тут она замерла, подошла к пианино и смахнула все игрушки. Игрушки упали, все – кроме одной. Она была очень тяжелой. Марианна подняла петуха, и отвратный сок полился из его зада. Марианна издала жуткий вопль, отпрыгнула назад, чуть не поскользнувшись на блевотине. Тут учительница разъяренно повернулась к нам и уставилась.
– Вы зачем это сделали? – прорычала она.
– Мы? – Это был хор голосов.
– А КТО Ж ЕЩЕ?!
Дальше нас выгнали всех из класса. Пришли уборщицы, и нам было их так жалко. Марианна ходила по классу, бессильно злилась. Все действо так прекрасно запечатлела камера, стоящая на подоконнике.
Нас опять вызвали к директору, где Марианна бухтела своими старыми аргументами. Учатся ужасно, матерятся на свои камеры, отвратительное поведение, никакого уважения. Мы отрицали любые обвинения. В моих руках был рюкзак, куда попадала Марианна и все остальные участники действа. Нам не смогли объявить выговор, ведь вчера классом пользовались много людей. Стоило им сходить в столовую, они узнали бы о купленных салатах в странном количестве. Или спросить девчонок, они раскрыли бы тайну запертой двери. Или Томаша – с чего менять классы-то? Но нам повезло.