И наконец ты настолько привыкаешь к снегу и льду, что просто перестаешь воспринимать их на слух как нечто абсолютно обыденное. Возможно, так к снегу относятся жители крайнего севера, где даже коротеньким летом можно наткнуться на снежное пятно на траве, а стоит копнуть, и лопата ударит о лед вечной мерзлоты.

Возможно, именно поэтому луковианцы не обратили внимания на столь частую мелочь.

Снег и лед.

Все, кто забрался особенно глубоко в лабиринт сераков и кто имел средства связи с базой, постоянно упоминали в своих докладах снег и лед. И, честно говоря, только после того, как Милена привлекла к этим упоминанием наше внимание, я заметил, что это действительно как-то необычно.

Почему необычно? Да потому что, когда человек идет по привычной ему местности, скажем, по асфальтовой дорожке в парке, комментируя при этом свое путешествие и описывания окружение, скорей всего он не станет упоминать саму дорожку. Он с упоением расскажет о красивом старом дереве, о большом замшелом камне, о указывающей куда-то табличке… но он не станет описывать асфальтовую дорожку под ногами или же упомянет максимум один раз.

И уж точно ты не ожидаешь от исследователей постоянного упоминания льда и снега. Не ожидаешь, но при этом пропускаешь мимо ушей, считая ненужной подробностью. Все это сохранилось лишь благодаря придирчивой старательность луковианцев, записавших все переговоры вплоть до последнего слова.

У тех, кто добрался до желтого сектора, начинающегося примерно за сто-сто двадцать метров, звучало это примерно так: «Потихоньку иду дальше. Снег похрустывает. Ледяные бока блестят. Тут проход завален – снег и лед легли вперемешку. Очень красиво! Завораживающая снежная красота. Так… обошел большой пик справа. Он стоит крепко. На ходу веду рукой по льду. Дальше проход пуст – пройду свободно еще на три метра вперед. Снежная пыль падает сверху – хочется смотреть и смотреть…».

Запись от следующего погибшего, незадолго до последнего выхода на связь:

«Я где-то на середине, думаю. Устал, но больше от перенапряжения. Поел снежка и стало легче. Это детское ощущение, когда снег тает на языке и превращается в воду. Отломил кусок ледяного шипа и тоже отправил в рот похрустеть. Вкусно! Хотя перед этим покрутил его в руке – красивая штука! Сейчас еще немного отдохну и пойду дальше. Не теряйте меня…»…

Как верно заметила Милена, все эти записи куда больше подходят для описания обычной прогулки по снежному лесу, когда у человека нет никакой задачи и цели, а есть лишь желание наслаждаться природными видами вкупе с попыткой окунуться в далекое детство.

Но стал бы вести такой доклад передвигающийся в опаснейшем месте человек?

Очень сомнительно.

Луковианцы отметили и род занятий тех, кто рискнул уйти в сераки и погиб там. Часть из них раньше была военными, другими пожарниками, спасателями или врачами. Понятно, что представители таких профессий не обделены фантазией и красноречием, но характерно и то, что когда надо они умеют фокусироваться на главной цели куда лучше обычных людей. Они обучены фокусироваться. И во время прохода через сераки не стали бы тратить время на детское любование снегом.

Не стали бы… но все же сделали.

На это и обратила наше внимание Милена, равно как и на куда более важную и мрачную деталь – после того как упоминание снега и льда в словах разведчиков звучало все чаще, их доклады становились все сбивчивей, по отметкам слушателей дыхание становилось все чаще и тяжелее, а затем… тишина.

На этом Милена сделала паузу, выждала минуту, давая нам поразмыслить и продолжила с третьим столбцом, пару раз тихо стукнув по экрану и буднично заявив, что информации о «красных» исследователях нет почти никакой. Помолчав еще немного, она выдала итог своего впечатляющего доклада, выведя данные и на экран.