Для входа оставалась левая нижняя часть ледника, причем пара точек выглядела особо привлекательной. Милена повела карандашом по схеме ледника и остановилась на верхней правой четверти, после чего резко подняла кончик, уперев его в место, где начинался склон дырявый склон горы и «туманная» для нас внутренняя зона. Убедившись, что я все понял, она продолжила рассказывать нам о всех случившихся здесь смертях с такой интонацией, будто мы были прибывшими сюда новичками, а она проработавшим здесь полжизни ветераном. Из нее изливались запомненные мелкие факты, особенности гибелей, упоминая о точках, откуда они в последний раз выходили на связь и о том, через сколько их изуродованные останки были выброшены на нижний отвал. Не забывала она озвучить и причину гибели – и это было важно, ведь немалая часть ушедших туда стариков погибла не из-за сдвига ледника.

О некоторых многое было неизвестно, но как минимум двое переломали себе ноги, выползти не смогли и предпочли свести счеты с жизнью, отказавшись от спасательной организации. Одного зажало ледяной глыбой, и он остался цел, но придавило так, что он не сумел снять с пояса топорик и разбить глыбу. Еще один был обвязан за пояс веревкой и его смерть была особенно трагична – он ушел вглубь ледника, веревка свободно травилась за ним следом и… крайний нижний «клык» ледника вдруг сдвинулся, зацепил веревку, пропахал всего-то метра три прежде чем рухнуть и разбиться, но этого хватило, чтобы привязанного к другому концу старика протащило через острое ледяное крошево и убило. Следующая двойка запаниковала, не справилась с эмоциями там внизу в сумрачном ледяном тумане и начала лезть вверх. Дальше связь прервалась и еще через два дня их мертвые и почти целые тела показались из тумана, привязанные к туше медленной ползущей ледяной глыбе. Получается, они забрались, привязались… да так больше и не сдвинулись с места.

К этому моменту доклада Милены – а другое определение сюда и не подобрать – экран ноутбука был по вертикали поделен на три сектора. Обычный белый, потом желтый фон и наконец красный. Наибольшее количество текста о погибших было в первом столбце, потом по убыванию шел желтый и всего несколько строчек в красном. Закончив перечислять смерти из первой части, она заговорила о следующих и начала перечислять такое, что у меня невольно волосы зашевелились на голове, а Чифф встал, уперся руками в стол да так и застыл на следующие минут десять.

И дело не в самих смертях. Дело даже не в том, как они погибли.

Дело в частом упоминании тех двух слов, что абсолютно обыденны в речи обитателей снежных пустошей и встречаются очень часто.

Лед. Снег.

Вот эти слова. Лед. Снег.

Они здесь повсюду. Они встречают узника в самый первый день появления в промороженном летающем кресте. Они неохотно отступают на сорок лет, пока ты усердно жмешь хотя бы первые два рычага, но вполне зримо остаются в поле зрения – там за кокпитом они повсюду. Свинцовые тучи изрыгают снег и ледяной дождь каждый день, внизу тянутся снежные пустоши, а злой ветер гонит над ними колкие снежные бури вперемешку с ледяными иглами. Все сорок лет заключения в голове узника пульсируют все те же самые слова – снег и лед. Ведь это, где он окажется сразу после освобождения и будет вынужден пробираться через торосы и снежные холмы до ближайшего убежища. Если сможет дойти, то скроется внутри теплой норы на остаток жизни и быть может уже никогда не покинет убежища. Разве что захочет стать охотником – и тогда снова столкнется с этими пугалами вживую. Но даже оставшись внутри убежища навсегда, ты не избавишься от снега и льда – из них топят воду для мытья и питься, в ледниках хранят мясо, по стенам у входа тянется снежная изморозь, стараясь забраться поглубже и вновь уколоть твою душу легким испугом…