Всё, что можно себе вообразить, всё, о чём можно подумать, уже происходило где-то на бескрайних просторах Вселенной, ветвящейся мириадами переплетающихся путей. Происходило и происходит. Происходило и будет происходить, ибо линейность времени – наивный самообман человеческого разума.

Перекрёстки миров, пересечения сознаний…

Индивидуум – результат грубого приближения, упускающего из виду все его вероятностные альтернативы, другие личности из параллельных пространств. Или времён.

Они могут подключаться к иллюзорно изолированному сознанию, вернее, выступать из тени, таящей в себе сплетения мириад путей, ведущих в иные измерения, пространства и времена.

Они в совокупности – и есть сознание, единое и непрерывное, заполняющее все миры во всех вероятностях. Или рождающее их.

Она читала о том, что две частицы, некогда вступившие во взаимодействие, остаются связанными навек, и даже разлетевшись по дальним уголкам Вселенной, разделённые необъятной космической бездной, они будут мгновенно реагировать на изменение состояния своей напарницы. Мгновенно – быстрее скорости света. И, если верить теории Большого Взрыва, все частицы Вселенной взаимосвязаны, ибо имеют единое начало.

О том, что наблюдатель влияет на результат эксперимента одним фактом своего присутствия, и о том, что сознание – осознанно или нет – может выбирать, какой исход вероятностного события будет зваться «реальностью».

О том, что в каждой части целого заложена вся информация о целом и других его частях, и что индивидуальное сознание – всего лишь иллюзорно отделённая часть некого Вселенского Сознания, охватывающего все миры, пространства и времена.

А ещё о том, что видимая Вселенная – всего лишь голографическая проекция высшего уровня бытия, скрытого порядка. Может, того самого, что Платон назвал миром идей, а может, ещё более глубокого, фундаментального уровня чистых смыслов.

Подумать только, Мария Станиславовна поверила этому без колебаний. Она была одержима сумасбродными идеями и при случае – к счастью, такое происходило нечасто – не гнушалась открыто их высказывать. Страшно вообразить!

В ураганном порыве пугающего энтузиазма она законспектировала эту ересь и сделала сообщение на кружке по психиатрии. Безумие чистой воды – но никто почему-то не кинулся вправлять ей мозги. Наоборот, многим, кажется, понравилось. Её даже отправили на какую-то конференцию, почти выветрившуюся из памяти, – вероятно, прельстились благопристойным наукообразием доклада, который недавно попросили повторить, в то время как Марии Станиславовне он теперь представлялся сумбурной мешаниной заумных терминов, формально выстроенных в грамматически правильные фразы.

Так разум, приоткрыв некогда дверь в неизведанное, малодушно забивается в тесную кладовку примитивной прямолинейности общепринятого здравомыслия – будто пугливый ребёнок, заворачивающийся в одеяло с головой. Но неизведанное никуда не исчезает, оно так и стоит за дверью, заглядывает в щели кладовки любопытным глазком, теребит краешек одеяла – мол, просыпайся, пойдём дальше, за порог, чего же ты медлишь?

***

На улице давно стемнело. За окном где-то вдалеке, со стороны заброшенного парка за высокими домами раздался протяжный крик: высокий, монотонный, похожий на размазанное по пространству и замедленное во времени завывание ветра. Или заунывное пение. Или… боевой клич обречённой армии?

Шли минуты, а он всё не стихал – ни один человек не смог бы так долго тянуть одну ноту. Что-то жуткое было в этом звуке, и вместе с тем – чарующее, таинственное. И страшно, и не оторваться. Точно, плутая в тёмном лесу, выходишь ненароком к залитой лунным светом поляне, где духи кружат и сплетаются в танце, верша колдовские обряды. И вот, прячась за деревьями, стоишь, парализованный ужасом, и не сдвинешься с места. Разум твердит: «Беги!» – а всё ж так и будешь стоять и смотреть, пока душа в изумлении не выскользнет из бездыханного тела.