– Как разгневался, так и успокоится, – сквозь зубы ответил Стас, не отрывая глаз от Маринэ. – А сам не успокоится, так мы поможем. Не забывай, мы в РСФСР, а не в Грузии! Еще вопросы?
Услышав ответ, Богдан замолк на какое-то время, словно выпал в осадок. Пермяков, кажется, на время забыл о нем.
Один танец следовал за другим, пустые винные бутылки на столах исчезали, вместо них появлялись наполненные. В голове Стаса кружились лица, платья, зажигательные мелодии, в какой-то момент ему показалось, что он начал понимать гортанную импульсивную речь, и даже сам стал немного изъясняться… Самую малость.
Но это было лишь до тех пор, пока не объявили варьете.
Когда объявили, он понял, что все предыдущие номера – лишь подготовка, прелюдия. К этому!
Он увидел ее. Только теперь без халатика, в серебристом бирюзовом купальнике и с диадемой на голове. Она танцевала тот самый танец, который репетировала ночью в хирургической клинике.
Только лучше, ярче, страстней. Это было что-то! Неповторимо!
Богдан, кажется, начал делиться впечатлением, но Стас словно частично оглох, до него не доходил смысл сказанного однокурсником. Он слышал голос, но не понимал ни слова, весь будучи там, на сцене, где творилось невообразимое. Точеная фигурка выделывала такое, что мужчины повскакивали с мест, забыв на какое-то время о своих спутницах.
Надо ли говорить, что грузинка была начисто вытеснена из студенческого сознания новым образом. Он больше не посмотрел на ту сторону стола за весь оставшийся вечер ни разу.
Танец страсти внезапно кончился. Как показалось Стасу, непростительно рано. Словно у не совсем вышедшего из наркоза больного после операции вдруг выдернули из трахеи дыхательную трубку. Он начал задыхаться! Ему требовалось продолжение! Дайте парню кислород!
Огненная Люси – именно так представил танцовщицу конферансье – сделала несколько танцевальных па на бис. Ее засыпали цветами, Стас увидел, как один из гостей упал на одно колено и начал в чем-то признаваться. Впрочем, догадаться было не трудно – в чем именно.
Вдруг он обнаружил, что и сам стоит в шаговой доступности от Люси, вернее, Людочки-медсестры, и смотрит не отрываясь на нее. Самым парадоксальным и необъяснимым было то, что и она, стоя с охапкой цветов на сцене, смотрела на него. Они смотрели друг на друга. Все остальные гости исчезли, растворились, оставив только Стаса и ее. На сцене.
Прогулка по ночной Перми
– Извини, я видел, как ты танцевала ночью в клинике.
– Что? Ты подсматривал?
– Зачем подсматривал? – скопировал он разговорную манеру Циклаури. – Просто залюбовался. Ночью вышел из ординаторской, а в коридоре ты, такая вся…
– Какая? Ну, договаривай!
– Стройная, даже худенькая… В голубом свете.
Они шли по вечернему городу, он нес две ее сумки, а она – самый красивый из подаренных букетов. Остальные цветы пришлось оставить в ресторане. Авто, которому ценой неимоверных усилий удалось потушить разгорающийся конфликт, предлагал заказать такси, но Людочка отказалась.
На такси, в конце концов, уехал Богдан.
– Что ты ночью делал в областной больнице?
– Дежурил, ассистировал на операциях…
– Так уж и ассистировал? – она остановилась и, недоверчиво прищурившись, взглянула на него. Ему захотелось ущипнуть себя: не снится ли происходящее, как сегодня утром на лекции по Истории КПСС. – Ты еще такой молодой, а уже ассистируешь?
– Я студент, еще почти ничего не умею… но учусь. Я обязательно научусь. А ты, значит, работаешь и танцуешь? Слушай, расскажи о себе, а…
Она шла рядом, и он готов был прыгать и орать на всю улицу Крупской, что это не сон! Во сне не запрыгаешь и не заорешь! Не получится.