Они обвенчались в маленькой церкви на окраине Львова, где пахло ладаном и старым деревом. Ему было девятнадцать, ей восемнадцать, и мир казался их собственным. На свадьбе собралось всего десять человек – родители Олега, бабушка Наташи, пара друзей. Светлана сшила невесте платье из белого хлопка, простое, но с вышивкой на рукавах, а Виктор достал бутылку водки, хранимую «на особый случай». Они танцевали под гудение старой магнитолы, и Олег чувствовал, как грудь распирает – от любви, от надежды, от веры в будущее.

Они сняли крохотную квартирку в старом доме – одну комнату с потрескавшейся штукатуркой, скрипучей кроватью и окном, что выходило на серые крыши и гомон торговцев. Наташа готовила борщ в потёртой кастрюле, напевая мелодии из радио, а Олег возвращался с работы с усталой улыбкой, бросая на стол мятые гривны – плоды дня, проведённого за разносом листовок или погрузкой ящиков на рынке. Вечерами они сидели на продавленном диване, укрывшись одним одеялом, и строили планы:

– Купим дом, – говорил он. – С садом, как ты хочешь.

– И машину, – добавляла она, прижимаясь к его плечу. – Чтобы ездить к морю.

Он смеялся:

– Сперва машину, потом море. Всё будет, Наташ.

Но мечты начали крошиться, как лёд под ногами. Денег не хватало – листовки приносили гроши, рынок платил скудно, едва на хлеб и картошку. Наташа жаждала большего: платье, туфли, хоть раз сходить в кафе с подругами. Она ворчала:

– Ты пропадаешь днями, а я сижу одна. Когда мы заживём по-настоящему?

Олег отвечал, стиснув зубы:

– Я стараюсь ради нас. Потерпи.

Но её терпение таяло, как снег под мартовским солнцем. Он хватался за всё – рекламный агент, продавец на рынке, грузчик на складе, где спина ныла от тяжестей, а ладони покрывались мозолями. Ночами он лежал рядом с ней, вслушиваясь в её дыхание, и думал: «Я должен дать ей больше». Но в глубине души уже шевельнулось сомнение: а сможет ли он? Не обманывает ли он её и себя этими обещаниями?

Через год он устроился водителем к местному дельцу – крупному мужчине с густыми бровями и голосом, что гремел, как гром. Звали его пан Роман, и платил он щедро, но требовал быть на ногах круглые сутки. Олег возил его по городу, часами ждал под дождём или снегом, пока босс вёл дела в ресторанах, потягивая коньяк за столами с белыми скатертями. Домой он возвращался за полночь, валясь на кровать рядом с уже спящей Наташей. Её недовольство росло, как трещина в стене их квартирки. Она встречала его ледяным взглядом:

– Опять поздно. Я устала быть одна.

– Я тружусь ради нас, – отвечал он, но голос дрожал от изнеможения.

– Ради нас? – бросала она. – Где это «нас»? Я вижу только пустую комнату и пустые слова.

Однажды он пришёл домой, а её не было. Чемодан – старый, скрипящий, что брали в гости к её бабушке, – исчез из-под кровати. На столе лежала записка её аккуратным почерком: «Я устала ждать. Прости». Олег застыл посреди комнаты, глядя на листок, и ощутил, как внутри что-то ломается – тихо, беззвучно, как стекло под натиском. Через месяц она подала на развод, а вскоре вышла за другого – киевского парня с деньгами, шептались соседи. Олег остался один, в комнате, где ещё витал аромат её духов, а в углу лежала забытая заколка с тремя красными бусинами.

– Я думал, это конец, – рассказывал он мне, сидя на нашем дворе. Его голос был низким, с паузами, будто слова цеплялись за горло. – Лежал ночами, смотрел в потолок и думал: за что? Почему она ушла? Я же старался…

Он переехал в дешёвое жильё на окраине – сырое, с пятнами плесени на обоях и видом на серые панельки да голые деревья. Ночами он не спал, вслушиваясь в капель крана, прокручивая их ссоры, её смех, её прощальные слова. Вина грызла его: не дал ли он ей слишком мало? Не подвёл ли её своей неспособностью? Но утром он вставал, брался за работу – доставка газет, починка машин, всё, что попадалось, лишь бы не дать тоске победить. Он копил деньги без цели, просто чтобы двигаться вперёд, как учил отец: «Падаешь – вставай. Иначе зачем жить?» Два года он шёл через эту пустоту, пока судьба не свела его с Андреем, и новая искра не дала ему опоры, чтобы начать заново.