Мы с Колосовским тут же повернули головы к ней.

– Раньше тут было все, что нужно для того, чтобы выжить. Школу построили здесь в начале девяностых – именно тогда бункер потерял смысл в глазах верхушек. Отсюда и горящие лампочки, – пожала плечами учительница.

– Автономный электрогенератор… – протянул информатик, потрясенно смотря на Дорогу.

Я ушам своим не верила. Почему об этом не было написано в истории школы? И почему Дорога так хорошо об этом знает, если даже Василий слышит это в первый раз?

И в этот самый момент лампочки, как по команде, отчаянно замигали и затем погасли – кажется, автономный электрогенератор приказал долго жить.

Мы оказались в кромешной темноте.

– Приплыли.

Глаза упрямо отказывались привыкать к новой обстановке, а все остальные уже начали впадать в панику. Кто-то вскрикнул, началось беспокойное шевеление в другом конце подвала, в конце концов перерастающее во что-то большее. Этот шум, смешавший в себе крики, возню, плач и бог знает еще что, болью пульсировал в ушах и голове. Я почувствовала, что моя черепная коробка сейчас просто взорвется.

– Прекратите! – завизжал кто-то. – Захлопнитесь! Хватит!..

Все, испугавшись еще больше, замолчали.

– Пожалуйста, замолчите! – кричал голос отчаянно; казалось, еще немного, и он сорвется.

– Успокойся, – отчетливо раздался голос Василия где-то совсем рядом.

Подвал прорезал луч света, и я увидела, как информатик склонился над скрючившейся на полу и кричащей Никой, обеспокоенно светя ей в лицо фонариком, висевшим на брелоке на его ключах.

Девочка словно не слышала его, и продолжала выть, но крик ее постепенно успокаивался. Через несколько секунд она открыла заплаканные глаза и тут же сощурилась от яркого света.

– Извините, – потрясенно пробормотала она, с трудом принимая сидячее положение.

– Все уже хорошо, – перед ней присела Маша, обнимая и помогая встать. – Пойдем, сядем на лавку.

Они осторожно отошли. Все остальные молчали.

– Что случилось? – из ниоткуда появился Березов. С закатанными рукавами рубашки, так же закатанными широкими штанами, весь в пыли и снова идущей из губы кровью он все так же не вязался с образом того, кто разгребает завал и таскает кирпичи и куски стен. – Почему погасли лампочки?

– Электрогенератор сдох, – отозвалась я.

– Это плохо, – нахмурился и совсем не удивился историк. – Потому что фонарика надолго не хватит, а лестница полностью блокирована, и, скорее всего, все обрушится, если я попробую сдвинуть там то, что нужно для образования прохода.

Мы переглянулись друг с другом. Вопрос «что теперь делать?» висел в воздухе и был настолько осязаем, что, казалось, его можно потрогать, если протянуть руку.

– Мы заперты на ночь? – поинтересовался Лосев, выйдя из коридора, но на его шутку никто не отреагировал. Все пытались осмыслить происходящее и сделать свои выводы.

– Я хочу кушать, – тихо сказал Нежин, и мой желудок, совершенно солидарный с этими словами, громко заурчал.

– Мы не сможем поесть, пока не выберемся на поверхность, – покачал головой Березов.

Я представила, что будет, если мы не выберемся. Никто не дает гарантию, что если все станет совсем плохо, мы не станем пробовать на вкус друг друга, и осознание этого по-настоящему привело в ужас.

– Вы можете починить этот электрогенератор? – спросила я Василия.

Тот нахмурился:

– Возможно. Еще бы знать, где он. Раз мы не наши его за столько лет пребывания в этой школе…

– Тогда постарайся найти его, – сказал Березов, а потом обратился ко мне. – Кристина, мне нужна твоя помощь.

– Моя помощь? – чуть заикаясь, переспросила я.

Историк кивнул, направляясь в сторону лестницы, пропадая из светового пятна от фонарика и сразу же превращаясь в большую движущуюся тень: