– Жаль, – протянул Игнатьев. – Я ждал из Петербурга летний парадный мундир, да и фуражку надо заменить.

– Это поправимо, – сказал Лихачев. – В Шанхае можно будет заказать, сошьют по образцу. А хотите, – он слегка замялся, – обратимся к моему судовому врачу. Он у нас «золотошвейка». Хирург милостью Божьей, но за неимением практики, не расстается с иголкой и ниткой: порет и режет, режет и шьет.

Игнатьев улыбнулся, сказал, что «время терпит», и Лихачев продолжил свой рассказ.

– Узнав о гибели парохода «Рени» и утрате почты, я на транспорте «Японец» вышел в море и, войдя в залив Посьета, встал на якорь в Новгородской гавани. Там я высадил десант из двух офицеров и двадцати пяти матросов при одном полевом орудии.

– Когда это было?

– Двенадцатого апреля. Командиром десанта я назначил лейтенанта Назимова.

– А что заставило вас это сделать?

– Насущная потребность в топливе.

– Заготовка дров?

– Разведка каменного угля для создаваемой эскадры. А в случае появления английских кораблей десанту вменялось в обязанность поднять русский флаг и превратиться в пограничный гарнизон.

– Сильный ход. Просто гроссмейстерский.

– А что нам остаётся делать? – риторически воскликнул Лихачев. – Жизнь заставляет. – Он помолчал и усмехнулся. – Тринадцатого апреля «Японец» отвалил от берега и через две недели подошел к Бэйцану. На другой день к нему присоединился «Джигит», и я сообщил вам в Пекин о готовности эскадры взять посольство на борт.

– Это послание я получил, – сказал Игнатьев и поблагодарил Лихачева за оперативность. – Сразу видно, что вы боевой офицер.

– Имел честь защищать Севастополь, служил флаг-офицером при контр-адмирале Корнилове, – не без гордости ответил Лихачев, – а после войны был назначен адъютантом к великому князю Константину Николаевичу. – Капитан эскадры, первой тихоокеанской когорты русский военных кораблей, собранных под одним командованием во славу царя и Отечества, был на шесть лет старше Игнатьева, и в уголках его глаз уже появились первые морщинки. – Вот уже полтора года принимаю участие в разработке всех начатых при нём реорганизаций по морскому ведомству и очень рад, что мне поручено сформировать отдельную эскадру на Дальнем Востоке. Это моя давняя мечта. – Он подкрутил усы и добавил: – Придет время, у России будет мощный Тихоокеанский флот. Осталось лишь преодолеть рутину, господствующую в организации военно-морского дела.

– В равной мере это относится и к дипломатии, – тоном единомышленника заметил Николай. – Слишком трусим, лебезим перед Европой, предательски идем ей на уступки.

– Они всю жизнь используют Россию в своих целях.

– Всему виной наше извечное желание прийти кому-нибудь на помощь, наша православная отзывчивость, – сказал Игнатьев. – А Европа – это голый практицизм и никаких иллюзий.

– Кроме одной, – солидарно усмехнулся Лихачев, – иллюзии насчет своей исключительности.

– Самообман – давний недуг Европы. Французы, а особенно парижане, считают, что они всё знают и нет такого явления, которого они бы не сумели объяснить. При этом, они на редкость поверхностны, впрочем, как всякие самонадеянные люди, которым ни до чего нет дела, кроме как до собственного остроумия или, если удается, красноречия. Но красноречие их, – сказал Игнатьев, – пустопорожнее, чем-то напоминающее рождественские хлопушки и ёлочные шары: праздник миновал и все о них забыли. – Он раздраженно хмыкнул и какое-то время молчал, сосредоточив своё внимание на ламповом огне, затем продолжил: – Жить сейчас, сию минуту – это всё, что требует от вас Париж. Не стоит труда думать; главное, уметь пользоваться общедоступными мнениями и социальными законами.